Связавшись по телефону с комполка Зинченко и доложив обстановку, комбат решил уплотнить ряды наступающих и одним броском вперед вывести их из-под вражеского артналета. Для этого он ввел в бой еще один взвод – младшего лейтенанта Н. Лебедева.

Разведчики из группы капитана В. Макова в этот момент срочно перегоняли по рации в штаб своей артбригады данные по первоочередным целям. Видимо, не хуже них наводили пушки на вражеские цели и корректировщики других артдивизионов. Потому что хоть и не сразу, но все более очевидно стали проявляться результаты их умелой работы. Очень скоро огневая поддержка вражеских батарей со стороны Тиргартен-парка заметно ослабла. А главное, оказались подавленными многие огневые точки, оборудованные в укрепленных зданиях на противоположной стороне моста, на набережных Кронпринценуфен и Шлиффенуфен.

В итоге противник уже не мог обстреливать нашу ступившую на мост пехоту с прежней интенсивностью и мощью. Да и опустившаяся густая темнота, лишившая немцев возможности вести прицельный огонь, была нашему штурмовому отряду только на руку…

Вернемся к рассказу С. Неустроева:

«Настал решающий момент для форсирования Шпрее.

Взвод Петра Пятницкого и взвод Николая Лебедева бросились вперед. Следуя за разрывами наших артиллерийских снарядов, солдаты устремились к мосту. Затем вперед бросились бойцы роты старшего лейтенанта Панкратова. Тем временем Пятницкий перебрался на другой берег реки. За ним Лебедев. Вскоре на тот берег перебралась вторая стрелковая рота лейтенанта Михаила Гранкина, за ней пулеметчики, минометчики и остальные подразделения моего батальона» [71].

Наблюдая за ходом боя со своей «невысокой батальонной колокольни», капитан С. Неустроев, естественно, мог отслеживать маневры других участников форсирования лишь постольку-поскольку.

А между тем в темноте да суматохе вслед за взводами и ротами неустроевцев через мост продрались и другие передовые подразделения. В частности, уже упомянутый батальон старшего лейтенанта К. Самсонова, который действовал с левого от моста фланга. Вся эта не бог весть какая по численности «группировка» при дружной поддержке танковых пушек и орудий прямой наводкой с «нашего» берега все-таки сумела перескочить по мосту и зацепиться за небольшой пятачок перед выходящими на набережную зданиями.

Зацепиться-то зацепилась, да очень скоро оказалась отсеченной от основных сил, тщетно пытавшихся повторить маршрут своего авангарда. И все потому, что резко усилившийся после некоторого затишья вражеский огонь из здания швейцарского посольства и «дома Гиммлера» снова накрыл проход по мосту почти сплошной свинцовой завесой.

В результате ввод новых сил для закрепления и развития достигнутого успеха застопорился. А передовой отряд, залегший у схода с моста на набережную как раз напротив прохода к Королевской площади, оказался под мощным перекрестным огнем.

Так, в общем-то, рисовалась ситуация с «нашего» берега. Рисовалась, конечно, весьма приблизительно, потому что в условиях ночного боя, да еще в отрыве от основных сил, происходящее на плацдарме могло только угадываться.

Сомнений не вызывало только одно: там шел тяжелый, неравный бой. Цена его исхода была невероятно высока – от напрасно понесенных жертв до утраты оправдать высокую честь первыми поднять знамя Победы над поверженным Рейхстагом.

Не случайно поэтому штаб корпуса буквально висел на рации у капитана Макова, раз за разом требуя доложить обстановку на мосту, а главное на плацдарме.

Ну кто мог сейчас здесь, с противоположного берега, разобраться в том, что там происходило? Надо было снова отправлять на задание своих ребят.

Из воспоминаний Михаила Петровича Минина:

«Капитан В. Н. Маков приказал мне с пятью разведчиками под прикрытием штурмовой группы и подразделений батальона С. А. Неустроева срочно переправиться по мосту на противоположную сторону и доложить обстановку. Протянуть туда проводную связь или переправить рацию в то время было делом безнадежным, так как противник сильно обстреливал мост.

Преодолеть это сравнительно небольшое расстояние в 120 метров между зданиями противоположных набережных можно было только стремительным броском, налегке. Особенно сильный прицельный пулеметный огонь противник вел справа, из строений, расположенных вдоль набережной Шлиффен-уфер» [72].

Дальше началось то, что можно назвать редкой солдатской удачей. Видимо, у этого зловредного пулемета был небольшой угол обстрела, так как пули ложились узкой полосой посредине моста. Кроме того, Минин, как солдат бывалый, уже приглядевшийся к повадкам противника, знал, что немецкие пулеметчики работали строго по правилам: пять секунд очередь, пятнадцать секунд пауза. Хоть часы проверяй!

Все эти немаловажные обстоятельства плюс темнота все-таки давали смельчаку какой-то шанс проскочить самый опасный участок на мосту.

Впрочем, давайте снова вернемся к рассказу М. П. Минина:

«Я решил преодолеть это расстояние стремительным броском в три этапа: сначала от исходного рубежа до баррикады, затем от баррикады до танка и, наконец, от танка до углового здания, что было левее моста.

На всех этих этапах я бежал первым, а за мной по одному перебегали остальные разведчики. Перебегая от баррикады до танка, я чуть было не стал жертвой нелепого случая. В темноте я не заметил, что на небольшом участке широкого тротуара моста асфальт был раздроблен на мелкие кусочки. Когда я наступил на крошки асфальта, словно на горох, нога поскользнулась, и я, делая огромные шаги, еле-еле удержал равновесие. Упади на мосту, наверняка был бы прошит пулеметной очередью…» [73].

Прервусь буквально на секунду на этом эпизоде и напомню читателю о том, о чем на войне дал себе слово забыть сам Михаил Петрович, – о то остро пронзающей, то сутками не покидающей его тупой боли в опухающих от ревматических приступов ногах. Тех самых, что еще четыре года назад давали ему полное право и на «бронь», и на комиссование. И на которых он в ту штурмовую апрельскую ночь 1945-го, выполняя смертельно опасное задание, так рискованно балансировал между жизнью и смертью…

Упомяну и еще об одном. Ни в одном из боевых эпизодов – ни на пути к Рейхстагу, ни, забегая вперед, во время его штурма – никто из его рядовых участников, ни капитан Маков, ни сам Минин ни разу не вспомнили об особом вроде бы статусе младшего сержанта. А ведь он нес под своей кожанкой сразу два победных стяга, полученных в бригаде и корпусе. Так что по логике, а точнее по ситуации, полагалось его особо охранять да оберегать.

Однако не было даже такой мысли в солдатских умах. Все были заняты своим обычным ратным трудом на войне. А водружение, как понимал каждый, должно было лишь достойно венчать их тернистый, рисковый путь…