– Петушков, – крикнула я, – пойдём в огород трудиться, а то у тебя уже пузо растёт.

Ваня поморщился, закинул руки за голову и уставился в синее небо, виднеющиеся через густую зеленую листву.

– Как говорят умные люди, Аська, к коим ты не относишься: лучше пузо от пива, чем горб от работы.

– Я не поняла? – я уронила корзину и упёрла руки в бока. Ваня моментально вскочил на ноги и широко улыбнулся:

– Уговорила, Вехрова!

Мы подошли к грядкам, чистенькие без единого сорничка… и кустов с помидорами. Кто-то обобрал огород, поломав все побеги, оставив лишь убогие корешки, сиротливо торчащие из земли.

Ваня откашлялся:

– Ася, не хочу тебя огорчать, но, кажется, это и были помидоры.

Я в растерянности уставилась на голые палки, некогда поддерживающие кусты, и яростно зачесала затылок. С огурцами произошла такая же катастрофа, из земли торчали маленькие сломанные черенки, валялись верёвки, которыми были подвязаны растения и больше ничего.

Потерпев полнейший крах, я вернулась на кухню. Гарий стоял посреди меленькой комнатки, пил холодное молоко прямо из кринки, оно текло по усам и капало на тёмную от пота рубаху.

– Помидоры выдрали с кустами! – с порога заявила я.

Хозяин подавился, его мощное богатырское тело сотрясалось от приступа кашля, на глаза выступили слезы, а Мария хлопала по его широкой спине. Когда Гарий пришёл в себя, то прохрипел:

– Как выдрали?

– Просто, – я пожала плечами, – и огурцы тоже.

– И огурцы? – Гарий закатил глаза, упал на табуретку и схватился за сердце. – Они у меня крупные были, сладкие, а помидоры красные с жёлтыми крапинками, десять лет скрещивал, впервые получилось, – шептал он посиневшими губами.

Мария быстро оценила обстановку, вытолкала меня из кухни на террасу, достала из кармана фартука завёрнутые в платок золотые.

– Иди, – она вложила мне в руку монеты, – купи на рынке эти несчастные помидоры.

– На рынке? – усомнилась я. С тех пор, как нас поселили на постоялый двор, я никуда не выходила, боясь встречи с фатийцами, да, и сюда постояльцы сейчас не приезжали, заслышав, что у Гария и Марии живут люди.

– Рынок рядом с Главной площадью, не бойся, быстро найдёшь!

Я неуверенно кивнула и направилась к калитке. Я так сильно волновалась, что мне казалось, будто ноги сами несут меня, сердце билось в груди, как птица в клетке. Из соседнего двора выбежала маленькая шавка, я резко остановилась: собак боюсь с детства, а маленьких собачек тем паче – они сразу хватают за голень железными челюстями, и их потом не отцепить. Шавка почувствовала во мне слабого противника, и зашлась громким визгливым лаем. Я тоненько завыла и бросилась на перевёрнутую телегу, валяющуюся рядом с дорогой. Собачка догадалась, что жертва сломлена и, гордо задрав хвост, прошествовала мимо меня.

Я осторожно спрыгнула на дорогу и тут увидела, что из-за буйной зелени кустов кто-то наблюдает за мной. Я на всякий случай забралась обратно на телегу и крикнула:

– Выходи!

На свет божий вылез молодой красавчик – рыжий, с торчащими в разные стороны патлами, с яркими веснушками на вздёрнутом носу и наглой улыбкой.

– Чего испугалась? – спросил он.

Я нехотя спустилась на траву:

– А ты чего подглядываешь? Меня Ася зовут, – я протянула руку.

– Исидор, – тот пожал мою ладонь, сильно, по-мужски.

Мы двинулись по узкой извилистой улочке по направлению к рынку, посыпанная гравием дорога поднималась в гору, по бокам маленькие деревянные домики, с квадратными окошками и резными наличниками, разноцветные заборчики с открытыми нараспашку калитками. Сидр всю дорогу улыбался и пытался шутить, но то ли данийский юмор слишком тонкий для моего приземлённого рассудка, то ли у меня просто нет чувства юмора, но улыбалась я через силу. Парень ненадолго замолчал, подхватил меня подмышки и с лёгкостью перетащил через узкий, но достаточно глубокий ручей, а потом, решив, что мы уже близко знакомы, задал мучивший его вопрос:

– А как ты Наследника нашла?

«Ну, вот, началось. Хотела славы, вкушай её плоды». Я пожала плечами:

– Тебе рассказывать все, или только основные моменты?

Сидр смутился:

– Можно основное.

– Ну, – я призадумалась, – было холодно.

– Холодно? – удивился он. В лексиконе данийцев, живущих в вечном лете такого слова не было. Я поняла, что не смогу передать ему всю прелесть своего приключения на тридцатиградусном морозе и махнула рукой:

– Случайно я его нашла.

– А Фурбулентус? – у Исидора загорелись глаза. Ага, вот мы и добрались до сути вопроса.

– Меч не мой, а Ванин. Парня, с которым мы приехали, – рявкнула я, злясь на его любопытство.

Кажется, Сидорушка поник, он уже без интереса посмотрел в мою сторону и тяжело вздохнул:

– Рынок здесь рядом. Мне пора.

Я согласно кивнула, глядя на то, как он быстро повернул на соседнюю улочку с красивыми белыми особнячками и скоро скрылся из виду.

Первое, что я увидела, когда зашла на маленький овощной рынок – ярко-красные с жёлтыми крапинками помидоры, сложенные большой пирамидой на прилавке, за которым стояла милая улыбчивая старушка. Бабулька заломила за них такую цену, что у меня полезли глаза на лоб, торговаться она наотрез отказалась, заявив, что таких помидоров я во всей Данийе не найду. В какой-то степени она оказалась права, такой сорт Гарий вывел совсем недавно.

Я изумилась: в Стольном граде ни кому не пришло бы в голову выставлять на продажу вещи, которые может опознать хозяин, ведь так и по шапке недолго получить. Очевидно, фатийцев это не заботило. Мне хватило денег ровно на два помидора, спрятав их в корзину, я бегом вернулась на постоялый двор.

– Они? – я протянула плоды к самому носу Гария.

Хозяин снова схватился за сердце:

– Они!

Я кивнула и молча вышла из кухни. Ну, ничего, мы покажем нашим садоводам-любителям! Ванина дверь была надёжно заперта, я начала барабанить, страшась сломать косяк. Петушков возник в дверях, заспанный, в длинных выцветших трусах, в накинутым на худые плечи рваном чёрном плаще.

– Чего надо? – он широко зевнул.

– Поговорить! – я отодвинула его и без приглашения вошла в комнату. Жилище уже приобретало следы запущенности и беспорядка, не смотря на то, что Мария исправно убирала комнаты каждое утро. На столе стояла недопитая кружка с квасом, я, любопытствуя, заглянула в неё, на поверхности темно-коричневой жидкости плавала муха. Простыни на постели смяты, подушка валяется на полу, рядом с ней стоят грязные кирзовые сапоги, с портянками, сложенными поверх голенищ. Занавески надёжно сомкнуты, в комнате царил полумрак. Я плюхнулась на стул, усаживаясь на единственную отглаженную и накрахмаленную Ванину сорочку. Адепт болезненно поморщился, словно, я ударила его в живот, грубо вытащил из-под меня рубаху, бросил на кровать и хмуро посмотрел в мою сторону: