Потом одна из участниц группы познакомила Ви с женщиной из Нью-Йорка, которая собиралась издавать журнал под названием «Инес», в честь Инес Милхолланд [4]. Ту женщину тоже очень заинтересовала история Ви, и она спросила, не хочет ли Ви написать что-нибудь для журнала.

И Ви написала. Не от имени Вивиан Кент, разумеется. Она назвалась Элизабет Пьютер и написала историю Вивиан Кент, сравнив ее с библейской Вашти. Издательница в Нью-Йорке была в восторге и опубликовала рассказ, а затем сказала, что у журнала действительно немало читательниц еврейского происхождения, но ей также хотелось бы охватить более широкую аудиторию. Не желает ли Ви написать что-нибудь еще?

Ви поехала в Нью-Йорк на встречу с ней, а в поезде по дороге записала, кажется, каждую мысль, посетившую ее за последний год. Исписала всю тетрадь, потом перечитала написанное, и так появилась Летти Лавлесс. Летти Лавлесс украла все, что Ви думала, видела и делала. Она брала у всех поровну – у женщин из женских групп, у сенаторских жен, у домохозяек, у их мужей – и судила всех одинаково. Маникюры, попытки сопереживания, красоту, уродство, выпендреж с мытьем посуды, классические пояса для чулок, пояса-панталоны или полное отсутствие пояса, неверность, детей, подчинение, волосы на пальцах ног, алкоголь, голод, тело и что угодно еще, о чем женщинам нужно было с кем-то поговорить. Она не занимала чью-то сторону; она занимала все стороны сразу. У нее было лишь одно правило – честность.

Женщине из журнала, Линде Харт, не очень понравилась это идея. Однако журнал только зарождался, мир был широко открыт новому, и она решила, что Ви может попробовать.

Ви не стала возвращаться в Бостон. Розмари скоро поправится, и женская группа будет безраздельно принадлежать ей. Ви прислали ее вещи; она укрылась в другой гостинице неподалеку от квартала Грамерси-парк и написала свои первые колонки. Линда Харт опубликовала одну из них, потом еще одну… И хлынули заявки на подписку. Летти Лав-лесс полюбилась женщинам.

Ви сняла квартиру-студию в Грамерси, скромно обставила, потратившись только на письменный стол и дорогие простыни. Купила пишущую машинку, писала и гуляла по городу. Стала ходить на встречи, вечеринки, на концерты и в театры, в ее постели бывали мужчины. Порой ее имя узнавали, поэтому она отказалась от фамилии Кент и начала представляться как Барр; но даже те, кто знал, кто она такая, не устраивали допросов. Люди этого круга не особенно любопытны. Все они были не местные. Многие тоже раньше носили другие имена.

Ви гораздо реже стала чувствовать отчаяние. Вместо этого она все чаще ощущала решимость: хорошо писать, не быть одинокой. И то и другое ей удавалось. Чем шире становился круг ее знакомых, тем больше Ви любила бывать одна. Ей нравилось знать, что где-то там есть люди, на случай если она захочет увидеться с ними. Это утешало, и оказалось, что чаще так даже лучше, чем собственно быть среди людей, – и все чаще Ви выбирала одиночество. В сексе не было недостатка, когда ей того хотелось – либо с мужчинами, которые давали удовлетворительные ответы на ее расспросы о том, свободны ли они, либо с самой собой. Ви была самодостаточна по всем фронтам. Она купила и отремонтировала квартиру недалеко от съемной, с полностью сохранившейся лепниной и техникой в хорошем состоянии. Летти Лавлесс стала невероятно популярна, и заработки Ви, пусть скромные, покрывали ее повседневные расходы, так что у нее не было необходимости часто прибегать к трате денег, оставленных родственниками.

В журнал на имя Ви пришло несколько писем от женщины из группы, которая представила Ви Линде Харт. Все ли у Ви хорошо? Нужна ли ей помощь? В письмах не было ничего о Летти Лавлесс. Если бы та женщина угадала, что автор колонок – Ви, возможно, она чувствовала себя обманутой, даже одураченной, но, кажется, никому ничего не рассказала.

Если Розмари знала, разве она не разыскала бы Ви?

Эта мысль ранит, Ви приходится встать и опереться на стену в коридоре. В животе дрожь, под языком привкус металла. Бывают, конечно, периоды, когда ей одиноко. Она до сих пор дает обеды, а еще, вместе с парочкой знакомых, каждый месяц устраивает салон, где артисты и музыканты делятся своим творчеством (Ви и сама написала две книжечки стихов), ходит на выставки и в театр. Но после мероприятий она впадает в уныние, от которого не спасает даже Джорджи.

Трудно поверить, но Ви все равно предпочитает свою нынешнюю жизнь альтернативам. Да никто и не верил. Когда Ви только обзавелась в Нью-Йорке первыми друзьями и устроила у себя несколько праздников для будущих мам, в какой-то момент всегда замечала, что гости смотрят на нее с жалостью.

Даже психолог Ви не смогла поверить в то, что Ви не хочет ни замуж, ни детей. Ей тогда исполнилось тридцать, и все, с кем она общалась, говорили о своих «мозгоправах» так же беззаботно, как люди из прежней жизни Ви говорили о своих яхтах. Она обратилась к женщине, которую порекомендовала подруга. Доктор Монмут помогла Ви воссоздать историю ее жизни. По мнению доктора Монмут, все, что сделала Ви, было закономерно. Она из влиятельной семьи и вышла замуж за человека, сильнее всего желавшего власти. В семье Ви тема секса была под запретом, и она вышла за мужчину, для которого секс крайне важен. Ви любила секс и в то же время считала его постыдным. Она запуталась в собственных желаниях еще до той злополучной ночи. А потом сексуальность использовали против нее. Конечно, она почувствовала себя потерянной. И конечно, сошлась с Бенджамином. Доктор Монмут считала, что на подсознательном уровне Ви знала: Бенджамин женат. И хотя сама Ви точно знала, что это не так, она не стала спорить. В истории Ви, рассказанной доктором Монмут, не было противоречий. Разумеется, Ви старалась понравиться мужьям подруг, – говорила психоаналитик. Пытаясь исправить свою первую ошибку, Ви думала, что должна соблазнять, чтобы ее не выгнали. А потом стала жить жизнью, которая гарантировала, что больше никто не сможет ее выгнать.

Доктор Монмут говорила, это не навсегда, рано или поздно Ви захочет иметь детей. Захочет, чтобы у нее был партнер, «глубокие и значимые отношения на всю жизнь».

Прошел год, а Ви по-прежнему ничего этого не хотелось, но психолог продолжала настаивать, пока Ви однажды не сказала: «По-моему, я действительно не хочу. Я думала об этом, и, кажется, на самом деле я хотела не мужчин, а быть, как мужчины».

Доктор Монмут уставилась на нее.

Ви продолжила: «Я хочу жить одна».

Психолог наклонилась вперед, опершись локтями на колени, обтянутые шерстяной тканью: «Очень грустно. У меня прямо сердце разрывается».

Ви тоже наклонилась вперед, руки на коленях в чулках: «Почему?» – «Вы сдались. Крушение иллюзий в вашем случае произошло слишком рано. Так бывает, но у большинства происходит плавно, такое постепенное осознание. У вас же сперва травма, теперь изоляция, стены, которые вы возвели вокруг себя… Вивиан, вы никогда больше не сможете преклоняться перед мужчиной, тем не менее еще способны полюбить».