— А я тебе этого никогда не прощу, — в нечаянную рифму возразил Сэнди.

— Простишь, — вступила в разговор мать. — Когда-нибудь ты поймешь, что папа требует от тебя этого исключительно в твоих интересах. Он прав, сынок, поверь мне, тебе нечего делать среди этих людей. Они тебя всего-навсего используют.

— И тетя Эвелин? — спросил Сэнди. — Тетя Эвелин тоже меня использует? Добившись для меня приглашения в Белый дом, — интересно, как это она меня использует?

— Использует, — грустно сказала моя мать.

— Нет! Это неправда! Что угодно, но от тети Эвелин я не отрекусь!

— Это твоя тетя Эвелин от нас отреклась, — ответил ему отец. — Программа «С простым народом», надо же! Единственная цель этой программы — превратить еврейских мальчиков в пятую колонну и натравить их на собственных родителей.

— Чушь собачья! — заорал Сэнди.

— Прекратите! — вмешалась моя мать. — Прекратите немедленно. Неужели вы не понимаете, что мы единственная семья во всем квартале, в которой кипят такие страсти. Единственная семья во всей округе! Все остальные живут при нынешнем президенте точь-в-точь так же, как жили при прежнем, — живут — и ни сном ни духом не ведают, кто у нас президент. И мы сделаем то же самое. У нас было скверное время, но сейчас оно закончилось. Элвина с нами больше нет и тети Эвелин тоже нет, а значит, все возвращается в нормальное русло.

— А скоро ли мы переберемся в Канаду, — издевательски спросил у нее Сэнди, — из-за вашей с отцом мании преследования?

— Прекрати подражать своей идиотке тетушке, — наставив на Сэнди палец, произнес отец. — И не смей разговаривать в таком тоне!

— Ты диктатор, — ответил ему на это Сэнди. — Гитлер диктатор, а ты… ты хуже Гитлера.

Поскольку и отец, и мать выросли в патриархальных семьях, где хозяин дома без малейших колебаний учил детей уму-разуму самым традиционным методом, они осуждали телесные наказания как таковые, не говоря уж о том, что сами пальцем не трогали ни моего старшего брата, ни меня. Вот и сейчас, услышав от сына, что он человек хуже Гитлера, отец всего лишь с отвращением отвернулся от Сэнди и тут же отправился на работу. Но едва он вышел за дверь, как мать, к моему великому изумлению, влепила Сэнди пощечину.

— Неужели ты не понимаешь, что твой отец только что сделал для тебя? — негодующе воскликнула она. — Неужели не понимаешь, от чего он тебя удержал? Заканчивай завтракать и ступай в школу. А после уроков — сразу домой. Так приказал твой отец — изволь подчиниться!

Получив пощечину, Сэнди и бровью не повел, а сейчас, полный решимости довести свой героизм до предела, металлическим голосом ответил:

— Я отправлюсь в Белый дом с тетей Эвелин. И мне плевать, как к этому отнесетесь вы, местечковые.

Словно бы для того, чтобы эта безобразная сцена достигла апофеоза, а всеобщая истерика — апогея, мать отплатила ему за эти слова второй пощечиной, — и теперь Сэнди расплакался. А не расплачься он, наша гордая матушка, несомненно, подняла бы на него нежную материнскую руку еще раз, уже в третий, а если понадобилось бы — то и в четвертый, и в пятый. «Она не в себе, — подумал я, — да и вообще это не она, а совершенно другой человек». Я схватил в охапку учебники и помчался к черному ходу, сбежал по лестнице, выскочил на улицу — и, как будто обрушившихся на меня в это утро несчастий было еще недостаточно, на крыльце, поджидая меня, чтобы вместе отправиться в школу, сидел Селдон.

Через пару недель по пути с работы мой отец зашел в Кинохронику полюбоваться кинематографической версией торжественного обеда в честь Риббентропа. Зайдя после сеанса в будку к Тиршвеллу, он узнал, что первого июня его друг детства с женой, тремя детьми, матерью, тестем и тещей уезжает в Канаду, в город Виннипег. Представители малочисленной еврейской общины Виннипега подыскали ему место киномеханика в одном из тамошних кинотеатров и жилье для семьи в скромном еврейском квартале, сильно смахивающем на наш собственный. Канадские евреи также организовали Тиршвеллу низкопроцентную ссуду — на переезд из США и на содержание престарелых членов семьи до тех пор, пока работу в Виннипеге не сумеет найти и миссис Тиршвелл, после чего она, очевидно, окажется в состоянии содержать своих родителей на свою зарплату. Тиршвелл сказал моему отцу, что ему страсть как не хочется покидать родной город и дорогих друзей — и, разумеется, ему не хочется терять уникальную работу — не просто киномеханика, но редактора — в главном, на его взгляд, кинотеатре Ньюарка. Многое приходилось терять и от еще большего отказываться, но просмотр многих миль еще не отредактированной кинохроники за последнюю пару лет, поступающей со всех концов света, полностью убедил его в том, что Исландское коммюнике 1941 года включает в себя секретные параграфы, согласно которым Гитлер сперва уничтожает Советский Союз, затем осуществляет вторжение на британские острова и захватывает Англию — и только после этого (равно как и после того, как Япония захватывает Китай, Индию и Австралию, завершая создание Нового порядка в так называемой Великой Восточной Азии) президент США провозглашает в нашей стране Американо-фашистский Новый порядок — тоталитарный диктаторский режим как две капли воды похожий на гитлеровский — и тем самым подготовляет почву для последней великой континентальной битвы — для германского захвата с последующей нацификацией Южной Америки. А еще через два года, когда флаг со свастикой уже будет развеваться над британским парламентом, а японское Восходящее солнце воссияет над Сиднеем, Дели и Пекином, а Линдберга переизберут еще на один четырехлетний срок, США наглухо закроют границу с Канадой, прервут с этой страной дипломатические отношения и — сфокусировав внимание граждан на главном источнике опасности, угрожающей их конституционным свободам, — приступят к методичному истреблению четырех с половиной миллионов американских евреев.

Вдобавок к визиту фон Риббентропа в Вашингтон — и к триумфу, каким этот визит обернулся для большинства самых агрессивных сторонников Линдберга из числа американцев, — столь страшный прогноз Тиршвелла, оказавшийся настолько пессимистичнее собственных предсказаний отца, что он, вернувшись домой к ужину, не решился ни пересказать нам его, ни сообщить о предстоящей в ближайшие дни эмиграции друга детства, потому что это наверняка ужаснуло бы меня, взбесило Сэнди и подвигло мать на мысль о немедленном отъезде. С тех пор, как полтора года назад Линдберг пришел к власти, в Канаду на постоянное жительство перебралось лишь от двухсот до трехсот еврейских семейств, и Тиршвеллы оказались первыми из подобных изгнанников, кого мой отец знал лично, поэтому новость об их отъезде буквально потрясла его.

И, конечно же, шок от кинохроники, в которой нацистского бонзу фон Риббентропа с супругой сердечно принимала в Белом доме президентская чета Линдбергов. И шок при виде множества знаменитостей, выходящих из лимузинов с улыбкой на устах в предвкушении торжественной трапезы и бала с участием Риббентропа — и среди гостей, судя по всему, ничуть не менее очарованные происходящим (во всей его отвратительности), чем остальные, — рабби Лайонел Бенгельсдорф и мисс Эвелин Финкель.