— Сейчас пройдет! — строго повторил Аристарх, вставая. — Прости, но меня ждут больные!

Эвбулид проводил глазами направившегося в угол, к гребцам, лекаря, как вдруг чья–то рука тронула его локоть.

— Спасибо… — услышал он, повернул голову и увидел пожилого пленника с выглядывающей из–за его плеча девушкой.

На Эвбулида смотрели ее огромные, широко распахнутые глаза.

— Если бы не ты, они бы сейчас уже издевались над ней…

— Что я? — с горечью усмехнулся Эвбулид. — Если бы я действительно мог вам помочь…

— Ты остановил меня от верной погибели! — возразил мужчина. — А главное дал мне время, чтобы я смог что–нибудь придумать…

— Ты афинянин?

— Нет, я Дорофей из Мегары.

— Так вот, Дорофей, что тут можно придумать…

— Отец найдет выход! — сквозь слезы улыбнулась девушка.

— Конечно! — обнял ее отец и объяснил Эвбулиду: — Наверное, нам не надо было уезжать… Но на Фасосе1 заболел мой единственный брат. Как я мог не помочь ему? Сначала мы хотели добраться туда по суше, но нас испугал путь через Македонию с римскими гарнизонами. Да и набеги диких одрисов и фракийцев на прибрежные земли тоже смущали нас. Решили, что морем будет безопаснее. А оно вон как вышло! И зачем я только взял ее с собой? — сокрушенно покачал он головой.

— Не надо так убиваться, отец! — прижалась к щеке Дорофея девушка, и они замерли, словно прощаясь друг с другом.

— Скажи! — вдруг с надеждой спросил Дорофей. — А твой раб не может опоздать?

— Армен? — удивился Эвбулид.

— Или вообще не вернуться сюда? Подумай, что ждет его здесь! Новый хозяин, а может, даже рудники, где он не проживет и дня!

— Армен опоздает или не вернется?! Никогда!

— Тогда нам осталось всего несколько часов!.. — вздохнул Дорофей.

— Несколько часов… — эхом отозвалась его дочь, и они снова замолчали.

Эвбулид прислонился спиной к прохладным доскам трюма и, слушая, как бьются в них волны, в который раз поблагодарил богов за то, что они в свое время послали ему такого раба, как Армен.

Ну, за кого бы еще он смог поручиться сейчас с такой уверенностью? Даже сама мысль, что Армен может предать, бросить его, казалась ему кощунственной и невероятной.

Нет, безусловно, Армен самый лучший из всех рабов на земле, думал Эвбулид, и как жаль, что судьба так жестоко обошлась именно с ним.

Всего пять лет назад Армен был выносливым и крепким, несмотря на уже пожилой возраст, рабом. А его умение понять состояние хозяина всегда поражало Эвбулида.

Приглашая к себе гостей, он стыдился, что в его доме всего лишь один раб, и, опасаясь насмешек, пускал пыль в глаза, называя Армена разными именами. Гости только и слышали:

— Перс, подай вина! Гет, замени нам венки! Сард, холодной воды сюда!

Армен каждый раз охотно принимал эту игру, всегда откликался на чужое имя.

Если подвыпивший гость принимал хитрость хозяина за чистую монету и выражал восхищение большим количеством таких прекрасных рабов, радости Эвбулида не было границ. Тогда он дарил Армену в знак признательности мелкую монетку.

Раб долго благодарил его и уносил подарок в свой заветный тайник под лежанкой. А когда наступал новый званый ужин, с еще большей готовностью откликался на Сирийца и Фрака, Тавра и Сарда…

Тот, кто не знал Армена, решил бы, что раб старается ради новой подачки. Но Эвбулид чувствовал, что Армен выполняет все его прихоти совсем не из–за денег…

И надо же было Фемистоклу пять лет назад натолкнуться на больного раба, выброшенного на улицу умирать!

Добрый, отзывчивый к любой беде Фемистокл, конечно же, подобрал его, выходил, дал новую одежду и кров. Но разве можно что–нибудь утаить в Афинах!

Хозяин раба вскоре узнал об этом и обвинил Фемистокла в укрывательстве чужого раба и в том, что он обращался с ним, как с равным.

Дело дошло до суда, на котором Фемистокл вместо того, чтобы оправдываться, как это сделали бы другие, обвинил хозяина в бессердечном отношении к человеку. Судья заметил, что противозаконно называть раба человеком, предупредил Фемистокла, чтобы тот в дальнейшем называл его просто «телом». И тогда Фемистокл высказал все, что поверял лишь ему, когда они вдвоем спорили о рабстве.

Этим он вызвал гнев судьи и топот многочисленных зрителей, переполнивших здание суда.

— Вы слышите — он предлагает нам, свободным, жить без рабов! — кричал истец. — А кто же тогда станет чистить улицы, давить из винограда вино, пасти скот, ковать мечи?!

— Чтобы с их помощью захватывать в плен и превращать в рабов новых несчастных людей? — возразил Фемистокл, и рев голосов заглушил его остальные слова.

— Он опять называет рабов людьми!

— Боги разделили людей на рабов и свободных, и не тебе, безумец, нарушать установленный ими порядок! — кричали одни.

— Если ему не нравится у нас, в Афинах, пусть убирается и ищет страну или хотя бы город, где нет рабства! — предлагали другие.

— Только сначала пускай заплатит мне за укрывательство раба! — громче всех требовал истец.

Суд потребовал показаний от Эвбулида. Но он отказался давать их против своего друга. Тогда истец потребовал на допрос Армена, который всегда сопровождал его в гости к Фемистоклу.

И вот тут он дрогнул, чего не мог простить себе до сих пор. Зная, что по закону рабы дают показания только под пыткой, он не посмел отказать суду и жадным до кровавых зрелищ афинским зевакам. Ну что он мог поделать, если граждан, отказавшихся дать на пытку своего раба, суд, бывало, признавал соучастниками, а то и виновными в преступлениях, которых они не совершали…

Вопреки обычаю он, разумеется, не пошел на пытку своего раба. И только со слов зашедшего попрощаться Фемистокла узнал все подробности. Оказалось, что Армен, обливаясь кровью, говорил совсем не то, чего добивался истец. Ему выкручивали руки, ломали ребра, бросали на битое стекло, забрасывали кирпичами, а он твердил:

— Не видел… ни разу не слышал… клянусь, этот господин обращался с рабом, как положено…

И только когда взбешенный обвинитель забил ему рот и нос кусками мела и стал поливать этот мел уксусом, Армен, задыхаясь от ядовитого газа, сжигавшего ему легкие, выдавил нужные суду слова.

И вот итог: Фемистокл с позором был изгнан из Афин, Эвбулид получил от истца за увечья раба несколько десятков драхм, а Армен вскоре превратился в немощного раба, доживающего в муках свои дни…

— Лекаря! — оборвал ход его мыслей крик из угла. — Растолкайте лекаря! Еще один умирает…

— Очнувшийся Аристарх поспешил на зов, поднял руку гребца, раненного стрелой в грудь, и бережно опустил ее.

— Мойра Атропа обрезала нить его жизни! — сообщил он притихшим пленникам.