Но Лью не испугался.

После неторопливого ланча лимузин отвез их в Бухту, где находилось поместье Лью Хаскелла, которое показалось ей перенесенным в реальность из какого-то фильма. Водитель остановился в начале круговой подъездной аллеи, выложенной неполированным мрамором. В ветровом стекле застыла массивная конструкция из полированной стали и темного стекла, больше походившая на музей или театр, а не на жилой дом. Везде росли экзотические растения и цветы – некоторые из них были аккуратно подстрижены, другие росли свободно, создавая контролируемый хаос, который идеально дополнял изящные линии самого здания.

Они вышли из машины, и Лью показал налево. Вид был совершенно ошеломляющий: потрясающая панорама с заливом на переднем плане и с мостом Золотые ворота [77] и Сан-Франциско на заднем. Кэрри была уверена, что уже видела эту панораму в каком-то фильме.

– Красиво, правда? – спросил Лью. – Это надо видеть ночью.

Это что, намек? Она внимательно посмотрела на него, пытаясь найти какие-то подтверждения этому, но его лицо было непроницаемо.

Хаскелл обнял ее левой рукой за плечи, а правой сделал широкий приглашающий жест:

– Прогуляемся?

Кэрри радостно кивнула.

– Давай немного растрясем ланч, – предложил он. – Я проведу тебя по территории, покажу сад кактусов, японский сад и пруд с утками. Знаешь, я очень интересуюсь устойчивым земледелием [78]. У меня здесь довольно много земли, и несколько лет назад я выделил участок для выращивания органических фруктов и овощей, чтобы обеспечить ими себя и своих сотрудников. Конечно, я могу позволить себе покупать продукты питания, но, на мой взгляд, важно, чтобы мужчина в моем положении подавал положительный пример. С ростом населения становится необходимо, чтобы каждый из нас оставил хоть небольшой след на планете.

Они шли по выложенной брусчаткой дорожке, и он продолжал говорить. Дорожка шла сквозь настоящие джунгли, которые росли с этой стороны дома. Дальше действительно находился пруд, окруженный камышом и питаемый водой из ручья, протекавшего под мостиком в японском стиле, который виднелся выше по склону холма. За мостом росло множество растений и деревьев из Азии и располагался сад камней суйсеки [79]. После этого парк разделялся надвое. Лью пошел влево, по дорожке, которая вела в сад кактусов, – отсюда Кэрри видела столетние деревья и экзотические суккуленты. Но она остановила его и указала направо:

– А это что за здание? Скотный двор?

– Да! – воскликнул хозяин с энтузиазмом. – Я рад, что ты спросила. Хотел показать тебе позже, но можно пойти туда и сейчас. Там я получаю молоко.

– Так у вас есть коровы?

– Мне кажется, для людей неестественно употреблять в пищу молоко коров, коз или других существ, – покачал головой Лью. – Если подумать об этом всерьез, то использовать молоко женской особи животных, которое предназначалось для ее потомства, и скармливать его людям – что может быть отвратительней? – Он наклонился ближе, и Кэрри увидела на его лице такую горячность, что почувствовала себя не в своей тарелке. – Именно поэтому я и получаю молоко прямо здесь, в усадьбе. Свежее. Органическое. Пойдем, я все тебе покажу.

Идти Кэрри совсем не хотелось. Совершенно неожиданно прекрасный день стал исчезать на глазах, оставляя ощущение тревоги, неуверенности и четкое понимание того, что что-то пошло не так и что все планы рушатся один за другим. Такое же чувство Кэрри испытала, когда вошла в квартиру Холли, – это было почти физическое ощущение, скорее даже на уровне физиологии, чем эмоций. Какой-то примитивный инстинкт говорил ей, что надо бежать не оглядываясь, бежать как можно быстрее и как можно дальше от этого места.

Но она по инерции шла с ним, позволяя Лью вести себя по тропинке через небольшую лужайку перед зданием. Само здание с близкого расстояния уже не выглядело как скотный двор, а походило скорее на больничный корпус. По контрасту с претенциозной вычурностью конструкции самого дома это строение было спроектировано как можно более незаметным. Кэрри поняла, что его не видно ни с подъездной дороги, ни с любой другой точки, где могут оказаться гости или посетители, если только они специально не идут в эту сторону.

Оно было намеренно спрятано от чужих глаз.

Чувство тревоги не оставляло Кэрри и продолжало нарастать, но она молча шла за Лью, который отодвинул большую, необычных размеров, металлическую раздвижную дверь, впустил ее внутрь и зажег свет.

Внутри здание представляло собой одно огромное помещение, разделенное на ряды небольших деревянных пеналов, площадью два на три фута. В эти пеналы были напиханы многие десятки женщин. Обнаженных женщин. Все стояли на четвереньках на подстилках из сена, испачканных их собственными испражнениями. На каждой из них был укреплен аппарат для промышленной дойки, трубки от которого вели к центральной емкости, сделанной из полированной стали. У всех женщин была темная кожа, и Кэрри сразу же вспомнила, что Лью говорил о найме иммигрантов на работу.

Что ж, по крайней мере, он не расист, подумала Кэрри, и эта саркастическая мысль, случайно пришедшая ей в голову и совершенно неуместная в сложившейся ситуации, неожиданно спустила ее с небес на землю и удержала в рамках материального мира, не дав с головой погрузиться в безумие.

Женщина в пенале, ближайшем к ним, подняла пустые, безжизненные глаза. Кэрри подумала было, что она напичкана наркотиками, но зацикленность Лью на всем органическом полностью исключала это. Нет, такой ее сделало отсутствие всякой надежды – полная безнадежность и отчаяние. Кэрри увидела точно такое же вялое, отсутствующее выражение на лицах всех женщин, которых ей было видно.

Крепко держа ее за руку, Хаскелл с гордостью прошел по широкому проходу между пеналами. Казалось, он был совершенно равнодушен к страданиям этих женщин, а вот ужас Кэрри все рос и рос, когда она представила себе, сколько же женщин находится в помещении, и увидела, как их отвисшие груди пульсируют под воздействием дойных аппаратов.

Видимо, выражение лица выдавало ее, потому что Лью сжал ее руку, как будто пытаясь подбодрить.

– Я знаю, о чем ты думаешь, но все эти женщины находятся здесь по собственному желанию. Они на меня работают. Я для этого их нанял. Базовая идея такая же, как в случае с кормилицей, только я разработал способ сохранения молока и сделал его доступным не только одному младенцу, – тут он обвел рукой огромное помещение. – А организовано это все именно так, а не иначе только потому, что с точки зрения физиологии и эргономики это дает максимальный результат.