Тамара вышла, Аля села за стол и стала проверять сочинения 10 Б класса. Надя Денисова, как всегда, несла полную чушь, зато Ваня Онышко написал замечательное сочинение о поэзии Рубцова. Аля лишний раз порадовалась, что ей так повезло с этим классом. Добрая половина учеников читала книги, и не просто какие-нибудь дешевые детективы или что-то в стиле «фэнтэзи», а серьезную литературу, которую они любили обсуждать сообща на ее уроках. Остальные учителя-словесники завидовали ей, потому что читающих среди учеников было крайне мало. Прошло минут пять, и Тамара, приоткрыв дверь, поманила Алю пальцем:

— Пошли, Марина Евгеньевна зовет.

Директриса сидела за небольшим изящным столом, к нему примыкал длинный стол, за которым обычно рассаживались учителя, когда собирались на педсоветы. За спиной директрисы висели, как теперь это водится, большие иконы.

— Альбина Георгиевна, — официально обратилась она к Але. — У меня к вам просьба: если мы вам поменяем на завтра расписание, чтобы с утра были три урока подряд, вы не смогли бы присмотреть за детьми Тамары Леонидовны?

— Пожалуйста, — обрадовалась Аля. — Я Тамариных детей знаю хорошо, не раз у них бывала.

— Вот и замечательно, а то завтра ее подменить некем. А у нее во всех ее классах предэкзаменационные консультации.

Когда подруги вышли в коридор, Тамара пообещала:

— Я сегодня вечером долму приготовлю! А завтра разогреешь, очень вкусно.

— Обожаю! — обрадовалась Аля. — Только ты им скажи, чтобы слушались меня и на балконе не скакали. А то в прошлый раз, когда ты Жорика провожала, у меня из-за них чуть сердце не разорвалось. Твой Сашка вообще свесился через перила и болтал с ребятами. Я его едва успела за шкирку схватить.

— Не волнуйся, они к балкону теперь близко не подходят. Я их напугала.

— И как тебе это удалось?

— А у нас в соседнем доме мальчик с балкона выпал, разбился насмерть. Я их на похороны взяла, чтобы на всю жизнь запомнили, как это опасно. А то никакие слова не действуют.

— Ты что, с ума сошла? Детям нельзя такое показывать!

— Можно и нужно. Они теперь даже дверь на балкон не открывают. А то три года назад, как раз мама приехала, я ее упросила с мальчишками посидеть, а сама хотела к Жорику смотаться в Клайпеду на два дня. Мы с ней стояли на балконе, разговаривали, Cашка возле нас крутился, а Вовка в комнате играл. Вдруг слышу его голосок: «Мамочка, бабуся, ку-ку!» Поворачиваем головы на голос, а он стоит в соседнем окне на подоконнике, за ручку окна держится, на нас радостно смотрит, улыбается… Как я не заорала, не знаю. Он от одного моего крика свалился бы вниз, с четвертого этажа. У нас отливы скользкие, оцинкованным железом покрыты. Мама от ужаса так и сползла молча по стенке на пол… А я в комнату бросилась, изо всех сил сдерживаюсь, чтобы не заорать от ужаса. Его схватила в охапку, сняла, рухнула на стул и думаю: «Теперь и умирать можно, главное — Вовка живой…» И знаешь, как он на окно взобрался? Как мартышка. Со стула на письменный стол, он как раз у окна стоит, со стола на подоконник, а окно открыто было, жара, лето. Мама наотрез отказалась тогда оставаться с ними, говорит, что если бы при ней такое случилось, я бы ее уже хоронила. В Клайпеду я так и не поехала…

— Ой, Томка, напугала ты меня до смерти, я теперь сама боюсь с ними сидеть.

— Чего уж теперь бояться? Пожар они уже устроили, из окон чуть не вывалились, на балконе уже не скачут. Страшнее уже ничего быть не может. Разве что Вовка тебе покажет, как он одевается.

— Что, как-то тоже страшно?

— Наоборот, обхохочешься. Сама увидишь! — пообещала Тамара голосом фокусника, который посулил публике феерическое шоу.

Прозвенел звонок, в коридоре началось светопреставление. Аля ужасно не любила выходить на переменки в коридор, ей всегда казалось, что ее передвижение в этой бурлящей массе опасно для жизни. И хотя ее нельзя было назвать пай-девочкой, в школьные годы она сама отличалась буйным нравом, став солидной дамой, именуемой школьной учительницей, Аля едва успевала уворачиваться от проносящихся мимо школьников, которые в своем стремительном беге не замечали никого вокруг.

Она зашла в 4 Б и в очередной раз удивилась, какие же они все ябеды. Девчонки тут же со всех сторон стали жаловаться на Романова, Сережкина, Панаева, Коростылева, которые на уроке ели хлеб, дергали за косички, тыкали ручками под лопатку, смеялись и мешали учительнице математики Марии Алексеевне вести урок, а за две минуты переменки уже успели пошвырять в девочек треугольниками, металлическими подставками для учебников, портфелями, мешками для сменной обуви, пустой пластиковой бутылкой из-под воды, плюнуть Потаповой на кофточку, а Горяниной на новую туфельку. И при этом демонстрировали следы безобразий. Аля тут же заставила хозяев слюней вытереть биологические следы, собрать по полу разбросанные вещи и немедленно всем замолчать. Класс в мгновение ока затаился.

— После обеда на продленке расскажу страшную историю, — дала обещание строгая учительница, и класс взревел от восторга. Иногда у Али возникало подозрение, что все тридцать два человека из ее класса ходят на продленку исключительно слушать страшные истории. Домашнее задание они готовили кое-как, стараясь поскорее закончить с этим нудным делом. Математику за всех решал Олег Лукин, остальные списывали, и если случалось, что он допускал ошибку, все вместе за нее и отвечали перед Марией Алексеевной. Математичка давно догадывалась, что на продленке происходит что-то неладное, и собиралась доложить об этом директрисе. Но ошибки Олег допускал редко, и до следующего раза Мария Алексеевна уже забывала о своих намерениях. В математике Аля была не сильна, поэтому махнула на нее рукой и никогда не проверяла. Она сверяла только ответ с учебником, а он, как правило, совпадал. Когда ребята учили историю или природоведение, в классе стоял сплошной гул. Так же хором они заучивали стихи. На продленке было весело и шумно, и дети ее полюбили, а родители не могли нарадоваться. Дети под присмотром, накормлены, уроки выучены, в хорошую погоду они гуляли в соседнем парке, в плохую ходили толпой в кино. Но только Вася Климкин признался маме, какие замечательные страшные истории им каждый раз рассказывает Альбина Георгиевна. Мама однажды позвонила Але и поблагодарила за то, что наконец спокойна за сына с полдевятого утра до полседьмого вечера, и никакие тревожные думы не отрывают ее от ответственной работы.

— Вася говорил, что еще вы рассказываете им страшные истории, — начала она осторожно.

Аля смутилась: вдруг она поступает непедагогично? Но мама рассеяла ее опасения.

— Я помню, мы сами в детстве обожали такие посиделки: наслушаешься всяких ужасов, потом домой бежишь и боишься оглянуться. Спала, только накрывшись с головой одеялом. А все эти кошмарчики про говорящие пудреницы, ногти мертвецов, живые глаза на портретах, или того страшнее — фраза: «ОТДАЙ МОЮ ДУШУ!» — это такой кайф, — вспоминала счастливое детство продвинутая мамаша. У Али отлегло от сердца. В случае чего, она всем родителям напомнит их детство, ведь все любили слушать всякие страсти, пугая друг друга.