– Похвально. Весьма похвально, молодой человек. То, что вы используете мнемонические правила для запоминания, да еще и автоматически, это дорогого стоит. Значит, школа у вас хорошая была, навыки научили доводить до автоматизма. Так, что они вошли в плоть и кровь.

– А как же биссектриса, это что значит? – спохватился паренек, чувствуя, что разговор уходит в сторону от математики.

– Ага, заинтересовались, молодой человек! – довольно засмеялся профессор. – А вы подумайте сами, что может это слово означать?

Парень наморщил лоб, соображая.

– Бис-сек-три-са, – по слогам произнес он, и вдруг лицо его просветлело. – А, понял! Два сектора! Би – два, сектр – отсек, отдел. Правильно?

– Правильно, – профессор был явно доволен.

Разговор продолжался, но Лес уже не принимал в нем участия. Поезд промчался мимо полянки, за которой простиралось изумительной красоты озеро. Лес был там однажды с Кирой. Она тогда что-то все время говорила, говорила. А он смотрел на ее губы и никак не мог избавиться от желания ее поцеловать. Потом спохватывался и старательно вслушивался в слова, но снова отвлекался и сходил с ума от любви. Кира была так хороша!

Оттого, что он сейчас подумал о Кире в прошедшем времени, стало мерзко на душе. Алексей встал и вышел в тамбур. Там стук колес был гораздо громче, и Лесу почудились в их ритме есенинские стихи.

Синее небо, цветная дуга, тихо степные бегут берега… – выстукивали колеса.

Знакомые с детства строки. Правда, смысл их начал доходить до сознания только недавно. А сейчас так и вовсе они приобрели для него особенно зловещий смысл.

Тянется дым, у малиновых сел свадьба ворон облегла частокол…

Свадьба ворон…

Почему – ворон? Отчего Есенин это написал? Кто они такие, эти вороны? Люди, черные душой? Падальщики-стервятники?

Свадьба…

Лес стукнул кулаком по стеклу, рискуя разбить его, и застонал. Из последнего купе тут же выглянула девчушка лет пяти, вся в голубеньких бантиках и оборках, и показала ему язык.

Колеса продолжали выстукивать стихи.

Снова я вижу знакомый обрыв с красною глиной и сучьями ив…

«Куда я еду? Зачем? Что меня там ждет?..»

Посторонившись, он пропустил полную женщину, и пока она протискивалась мимо, его обволокло запахом ее духов.

«Иль». Любимые духи Киры. Как-то раз случилось так, что у нее они закончились, и Кира попросила купить точно такие же. Казалось бы, чего проще. Но, как назло, в магазине, на который указала жена, духов не оказалось – буквально перед самым носом купили последний флакон. И тогда Лес, желая ей угодить, оббегал пол-Москвы. Выяснилось, что не так просто найти магазин, где продавались бы эти самые «Иль». Он их тогда так и не нашел, а продавщица последнего магазина, видя его отчаяние, убедила его купить другие. Она Алексея очень сильно уговаривала, и ему действительно показалось – духи если и не точно такие же, то с очень похожим на «Иль» ароматом.

Кира настолько искусно скрыла свое разочарование, что он принял ее радость за чистую монету. Она даже надушилась в тот же вечер новыми духами, собираясь в театр, и Лес был ужасно доволен этим. Но уже к концу спектакля он сам понял, что дал маху: купленные им духи имели совсем другой аромат. Проще, вернее, примитивнее, чем у «Иль». И жили они абсолютно отдельно от Киры, не сливаясь с ней, а сосуществуя рядом, как абсолютно инородное вещество.

На следующий день, ни слова не говоря, Лес все-таки разыскал «Иль» и тихо, пока Кира спала, поменял флакон.

Нет ничего прекраснее, чем видеть счастливые глаза любимой женщины. Лес долго с наслаждением вспоминал тот день. Кто бы мог подумать, что очень скоро любые воспоминания о совместно проведенном времени будут причинять боль.

В стук колес искусно вплелся гитарный аккомпанемент, и Лес, сколько ни вслушивался, так и не смог решить, чудится ли ему звук гитары или нет. Может быть, где-то в составе действительно едут веселые удалые парни – геологи или студенты, поющие под гитару свои песни. О любви, о вере, о родных просторах…

Мысли его снова вернулись к есенинским стихам.

Только я верю: не выжить тому, кто разлюбил твой острог и тюрьму…

Алексей прекрасно помнил, что Есенин написал эти слова о России. Но отчего так больно сжимается сердце? Может быть, оттого, что он сейчас бежит? Из любимого города, от любимой женщины, пусть и вероломной, усомнившейся в нем, а значит, предавшей. Бежит, так и не поговорив ней и не выслушав ее, не справившись с ситуацией. И значит, ему тоже не выжить…

После того как его освободили из-под стражи в зале суда, он вернулся в свою мастерскую и, заколотив окна, написал на них красной краской «Закрыто».

Если бы еще кто-то оставался там работать, если бы можно было что-то спасти, наверное, он не поступил бы так. Но пока он был занят своими переживаниями и проблемами, заказы ушли к более предприимчивым и стабильно работающим конкурентам, работники поувольнялись, и только верный его друг Колька работал до последнего дня. Но и он в конце концов сдался. Перед самым судом Лес ему позвонил, и тот, запинаясь и смущаясь, сообщил, что уволился.

– Понимаешь, – смущаясь, сказал он, – мне детей надо кормить, а там хорошо платят.

Там – это у конкурентов…

Конечно, Лес все понимал. Бывают ситуации в жизни, когда приходится рассчитывать на самого себя, когда никто не может помочь, и только ты способен, как барон Мюнхгаузен, вытащить себя из болота за волосы.

И сам Лес сначала сопротивлялся, как мог, обстоятельствам жизни, но наступил момент, когда он почувствовал равнодушие и скуку. К чему все, зачем? Ему расхотелось бороться, опостылело надеяться на что-то и сопротивляться изо всех сил. Стойкость, так кропотливо вырабатываемая им с детства, похоже, дала сбой. Он тонул и не пытался сопротивляться этому. Да, если бы не Лариса, его адвокат, благодаря усилиям которой Кира и появилась в зале суда, он бы равнодушно выслушал решение о своей виновности и отправился в тюрьму. Лес смирился с судьбой и готов был спокойно принять ее.

* * *

Маленький городок, куда он приехал, встретил его запахом моря, рыбы и каких-то диковинных цветов. Может быть, это были вовсе не цветы, а аромат духов прошедшей по перрону женщины, и от него слегка кружилась голова и одновременно хотелось пуститься в пляс. Да, Алексей чувствовал себя крайне странно. Так, будто вышел в первый раз на воздух после тяжелой болезни накануне Рождества. Вокруг носится ощущение праздника, мимо бегут прохожие, а ты идешь нетвердо, на подкашивающихся ногах и глупо улыбаешься.

В здании вокзала он подошел к газетному ларьку и купил карту города с подробными указателями улиц. Его должен был встретить друг Васильича, но почему-то он не пришел. Значит, надо добираться до места самому.

В чисто вымытых полах отражались большие стрельчатые окна, два голубя семенили друг за другом, то и дело поскальзываясь и проезжая по полу, как на коньках. Лес присел и протянул им семечки на ладони. Птицы опасливо попятились, а потом осторожно, шажок за шажком, подошли бочком. Быстро схватив по одному семени, опасливо отскочили и принялись клевать. Мусорить и сыпать семечки на пол Лес не решился – жаль было нарушить такую чистоту. Вышел на улицу и высыпал там корм на асфальт. К нему сразу же со всех сторон слетелись птицы.