— Что стоит за определением «почти»?

— Многое. Дипломатия, дезинформационная деятельность нашего абвера, консерватизм англичан, связанность действий Рузвельта, вынужденного считаться с миллионами чертей, населяющих их хваленую демократию, успехи нашего флота, особенно подводного, наш нажим здесь, в России. И, наконец, ненависть англосаксонских денежных мешков к большевистской России. Все это очень серьезные аргументы. Но не забывайте, Зомбах, что те же самые англосаксы видят в нас своих конкурентов. А у них разговор с конкурентами один — устранить. И они могут на это пойти.

— Я говорил с генералом фон Тресковом, — сказал Зомбах, наблюдая за Канарисом: он знал, что генерал фон Тресков близок к адмиралу. — У него любопытная теория, слишком большие наши успехи здесь могут ускорить действия англосаксов против нас.

— Тресков — очень умный и решительный генерал, — неторопливо сказал Канарис, — но политик он никакой. И на подобные темы вы с ним лучше не откровенничайте.

— Я думал… — Зомбах запнулся, не очень искусно разыгрывая замешательство. — Да и он сам сказал, что считает вас своим другом и этим гордится, даже сказал, что по уму вы — наци номер один.

Канарис рассмеялся.

— А на каком же месте в его таблице стоит фюрер?

— Вождь вне классификации, на то он и вождь, — улыбнулся Зомбах.

И не очень искренний смех адмирала, и понимающая улыбка Зомбаха при обмене этими фразами имели куда большее значение, чем слова. Зомбах хотя и меньше, но все же знал о существующей оппозиции некоторых генералов к Гитлеру, считающих, что фюрер ведет войну на проигрыш; знал он и то, что Канарис близок ко многим из этих генералов, в частности к фон Трескову, поэтому он о нем и заговорил.

— Как ни лестно оказаться хотя бы в частной таблице под номером один, — сказал Канарис, — все же мне думается, что даже доверительные разговоры на эту тему вести не следует. Наша обязанность — все знать и уметь молчать.

После этого их разговор касался только дела. Канарис спросил, как Зомбах относится к его предложениям по организации тотальной разведки. Зомбах долго молчал, а потом тоже спросил:

— Можно откровенно?

— Только так!

— Тотальное проникновение в Россию потребует решительного расширения доставляемого нам контингента, а уже сейчас я стою перед простейшим фактом: из десяти русских, предлагаемых мне в качестве агентов, я с трудом отбираю двух и даже им до конца не верю. Где я возьму кадры для тотального проникновения?

— Нас поддержит фюрер. Он хочет держать русских в непрерывном нервном напряжении. Возможно, что сейчас он подпишет приказ по армии о контингенте.

— Это многое решило бы… — рассеянно проговорил Зомбах и продолжал: — Я не совсем понял и ваше предложение о более полной контактной загрузке нами СД. Они же только того и добиваются, чтобы влезть в наши дела.

— Да, это, конечно, самое сложное, — сказал Канарис и вздохнул. — Но и это диктуется обстановкой, создавшейся на фронте. До России все обстояло проще: фюрер выдвигал идеи, мы производили разведку нового направления и подготавливали операцию, что называется, изнутри. Следовал успех — и мы на коне. А СД в это время было занято главным образом расчисткой самой Германии. Для фюрера мы были опорой номер один. Теперь же возникла совсем другая картина. СД поручено освоить завоеванную территорию и выполнить задачу обескровливания русской нации. Работа эта нелегкая и, прямо скажем, грязная, а результат ее совсем не эффективен. Перед началом русской кампании Гиммлер и Гейдрих заверили фюрера, что, идя вслед за армией, войска СД будут верным ее щитом и что заботы о тыле у немецкой армии не будет. Не вам мне говорить, что щит оказался деревянным, а тыл — весьма беспокойным. Мы здесь, в тылу, несем огромные потери. Несет потери и СД. Слово «партизаны» при фюрере избегают произносить, такое бешенство у него вызывает всякое напоминание о них. В конце концов руководители СД в одном правы — они могут претендовать на нашу помощь, в частности на нашу разведку. Я вам могу сказать, что Лахузен до совещания имел встречу с командованием СД этого фронта. Он просто поражен, как не информированы эти люди и как слепо полагаются они на эффективность тотального террора. Так вот, дорогой Зомбах, когда я говорил о лучшей контактной загрузке нами СД, я имел в виду именно это — сбрасывание им всего добытого нами материала, в котором нет информационного зерна для главной ставки. Скажем, вы открыли новую шайку партизан. Вместо того чтобы тратить время и силы на агентурную разведку этой шайки, передайте ее немедленно в СД.

— Тогда мы сами можем остаться без информации.

— Какой информации, Зомбах? При нынешнем положении на фронте какую ценность может иметь добытая вами информация о том, что в шайке пятьдесят головорезов, двадцать автоматов и сто мин? Эти сведения теперь могут представлять интерес только для СД, чтобы они могли рассчитать свои силы при ликвидации этой шайки. Скажу больше: сейчас даже сведения, добытые по ту сторону фронта, уже не имеют прежней ценности. Мы сейчас отходим, а такие сведения ценны главным образом при наступлении.

— Но командование обещает новое наступление?

— Когда это для вашего фронта станет реальностью, я дам вам знать. А сейчас, поверьте мне, ваши донесения о том, что где-то под Тулой на русский аэродром переброшена дюжина самолетов, в главном штабе попросту не дочитывают до конца. Их интересуют новые виды оружия. Фюрера интересуют общие данные о внутреннем положении России и ее далеко идущие стратегические планы. Вот где ваша главная задача. Плюс тотальное проникновение, главным образом по профилю второго отдела. Пусть хоть один ваш человек из ста прорвется в русский тыл и застрелит там хотя бы одного зазевавшегося майора или подожжет дом. Подобные сообщения неизменно радуют фюрера. Вы непременно включайте их в сводку номер один. Что же касается контрразведки внутри нашей армии, то, честное слово, люди Гиммлера делают это с большей сноровкой, чем мы. Недаром их так не любит фронт. В этом смысле наш третий отдел должен абсолютно точно разграничить свою работу: все, что связано с обезвреживанием проникшей в нашу армию агентуры противника, — это наше, а что касается враждебных интересам рейха настроений среди наших военных — это СД. Материалы об этом шлите лично мне, а я их передам по нужному адресу.

— Это не затормозит принятие мер? — спросил Зомбах.

Канарис отвечать не спешил.

— Очень тонкое и сложное это дело, дорогой Зомбах, — сказал он наконец и, посмотрев на Зомбаха, улыбнулся: — К примеру, фон Тресков сболтнул вам о том, что я — наци номер один. Получи от вас эту информацию Гиммлер, он был бы счастлив доложить ее фюреру, и Трескову конец. Но мы же с вами знаем, что он замечательный и до конца преданный великой Германии военачальник. Не так ли?

— Конечно, — согласился Зомбах, не пропустив, однако, мимо ушей, что адмирал сказал «преданный великой Германии», а не фюреру.

— Видите, как тут нужно быть осторожным. Как говорят русские, одна голова хорошо, а две — гораздо лучше. Вот почему я советую вам, когда в ваши руки попадет подобный материал, касающийся какого-нибудь крупного офицера в армии, шлите его мне лично. В таких случаях все нужно взвешивать очень тщательно.