Китайскую Центральную Азию разделили на четыре провинции: Кашгар, Кучу, Хотан и Токмак. Западные тугю потерпели поражение между 652 и 657 гг., что позволило Китаю более или менее косвенно взять под контроль Ташкент, Самарканд, Шахрисабз (Кеш), Бухару, Фергану, Кундуз, по меньшей мере часть Западного Афганистана и даже Северо-Восточную Индию. Китай никогда не казался таким могущественным. И никогда не был. Однако на его противников это могущество не производило впечатления. В 670 г. он пережил вторжение тибетцев и был вынужден позволить им оккупировать Тарим. К 680-681 гг. он в числе противников обнаружил тугю, чья империя была восстановлена, в 706 г. потерпел от них поражение в Ганьсу и уже не мог мешать им устраивать набеги на Согдиану (в 700 г. и более робкие — в 707, 711 и 713 гг.). Однако его могущество не было иллюзорным. Тибетцы недолго держались против него — всего до 692 г., и он отобрал у них весь Таримский бассейн, захватил долину реки Или, бассейн Иссык-Куля, верховья реки Чу и стал осуществлять полупротекторат над Ферганой и Согдианой. Он не был, конечно, хозяином этих областей, но собирался их контролировать. Это притязание его погубит. Китай окажется вовлечён, почти против воли, в конфликт с арабами. Они нанесут ему такое поражение, что он потратит почти век на то, чтобы прийти в себя.

ИРАНЦЫ В КИТАЕ

Пока китайцы пытались отобрать восточный иранский мир у тюрков и тибетцев и взять его под свой контроль, иранцы ездили в Срединную империю и, как мы увидим далее, вместе со множеством других товаров привнесли туда великие мировые религии или способствовали этому — прежде всего и в особенности буддизм, но также манихейство, несторианство и, несомненно, хотя это малозаметно, — маздеизм. Это делали, конечно, в первую очередь согдийцы, которых мы уже встречали, но и персы тоже, причём не только послы, какими обменивались сасанидский и китайский дворы, но и организованные колонии. С V по VII в. некоторые иранцы служили на высоких должностях; иные, чьи имена нам известны, занимали блестящее положение — некий Ань Тун (ум. 429), некий Ань Юань (ум. 435), некий Ань Сингуй (нач. VII в.). Отдельные представители высшей сасанидской знати поселились у Сына Неба после того, как были изгнаны арабами. Один из них прибыл около 660 г. и основал в 677 г. «персидский монастырь», Пероз, в конце 673 или в начале 674 г. После того как он умер, рядом со статуей императора Гаоцзуна воздвигли его статую, которую можно видеть и сегодня, и статую одного из его соотечественников. Поскольку Китай был близко знаком последним Сасанидам, они искали там убежища, их там хорошо принимали, китайцы создали для них подобие Иранского царства и оказывали помощь тем, кто пытался отвоевать страну предков.

Менее чем через сто лет, в 755-763 гг., иранцы даже попытались захватить власть в стране, ставшей для них второй родиной. Не так давно я полагал, что Ань Лушань, кондотьер, мятежник, был «согдианизированным» тюрком, но теперь я охотно поддерживаю версию, что он был согдийцем, потомком древнего согдийского рода. Он едва не добился успеха, взяв Лоян, Чанъань (Сиань) и вынудив танского суверена в 756 г. укрыться в Сычуани. Он потерпел неудачу, потому что сын низложенного императора Су-цзун (756-762) принял отчаянное решение: обратился к уйгурам — тюркам, недавно основавшим новую степную империю (744-840). Ань Лушань был разгромлен. В 758 г. уйгуры ушли, но вернулись в 761 г., когда другой согдиец, соратник Ань Лушаня, собрался отомстить за него. Они снова вышли победителями, но с 763 г. уже не захотели уходить. Они предались грабежу. Китай, посмею сказать, привык к этому. Тем не менее они его покинули. Главным следствием их вторжения стало то, что их каган Моюн-чур встретился в Лояне с манихейскими священнослужителями, они его обратили, и он взял их с собой в Монголию. На обратном пути, в Сэврэе, он велел в честь своего обращения возвести стелу с надписью на двух языках — тюркском и согдийском.

Пострадало ли положение иранцев Китая в результате этой гражданской войны, в результате того, что узурпатор оставил по себе ужасную память? Это как будто очевидно, хотя утверждают, что большинство из них не принимало участия в восстании. Их влияние по-прежнему проявлялось вплоть до середины IX в. и прекратилось практически лишь в 842-845 гг., когда Китай запретил все иностранные религии и начал их преследовать.

ЭКСПАНСИЯ МИРОВЫХ РЕЛИГИЙ

Ничтожная роль, какую сыграл маздеизм в Средней Азии и в Китае, куда он мог попасть в начале VI в., а может быть, в V или даже в IV в. и где о его присутствии свидетельствуют недавно найденные надписи в Лояне, Чанъани и Кайфэне, не может не смущать, особенно если допустить, что Заратуштра родился в Хорезме, и учесть, какое отчаянное сопротивление маздеисты Согдианы оказали исламу. Тем не менее факт, что обилие буддийских, манихейских и христианских текстов в Согдиане контрастирует с полным отсутствием маздеистских и что согдийская иконография знакомит с множеством местных божеств, возможно, отчасти перенятых в Месопотамии, если столько раз изображалась действительно богиня Нана, а также, вероятно, в Индии, как четверорукие женщины с символами луны и солнца в руках — в них явно ощутимо индийское влияние, но они не имеют никаких прямых индийских прообразов. Правда, в маздеизме не было сильных иконографических традиций, и, соперничая с образами, какие предлагали другие религии, он мог себя выразить, только заимствуя те же образы. Тем не менее довольно маловероятно, чтобы под персонажем, очень похожим на индусского Шиву, подразумевался Ахурамазда. Немало и изображений «национальных» божеств, неизвестных в других местах, как терракотовые статуэтки человека на троне, имеющем форму верблюда, — «Суй шу» называет это божество «бухарским богом», а также семейных божеств, какие в окружении коленопреклонённых и стоящих донаторов можно видеть в нишах или на алтарях многих домов Пенджикента.

Несмотря на присутствие и живучесть других религий, «Сериндию» можно было назвать «землёй Будды» — до такой степени её заполнил буддизм, и известно, какой успех он имел в Китае. Бесспорно, что какую-то роль в его распространении сыграли индийцы, и их влияние, на признаки которого в якобы маздеистских реалиях мы только указали, часто было значительным. Его выдают в Пенджикенте VIII в. изображения сцен из «Махабхараты». Путешественник Фа Сянь, проезжавший через Миран в период между 399 и 412 гг., утверждал, что население там говорит на индийском языке; тамошние росписи испытали сильное влияние Гандхары. Но и иранцы сыграли в этих землях почти столь же важную роль, как индийцы.

Крупнейшей фигурой зарождавшегося китайского буддизма был Ань Шигао, парфянин, в котором некоторые видят скорей согдийца из Бухары, прибывшего в 148 г. в Лоян, столицу Китая, в обществе соплеменника, известного прежде всего по своему прозвищу «Аршакид, сведущий в тайнах». Через сто лет, в 247 г., в Нанкине высадился потомок древнего согдийского рода, долго живший в Индии, а потом переселившийся в Тонкин: развив колоссальную активность, он стал главным проводником буддизма в Южном Китае. Почти в ту же эпоху юэчж по имени Да-Фу, семья которого осталась в Ганьсу, в свою очередь показал себя неутомимым и талантливым переводчиком текстов. Конечно, история сохранила или забыла имена не только этих людей. Хотан очень рано стал важным центром распространения буддизма — об этом свидетельствуют и обилие переводов индийских текстов с V по VII в., и большое число путешественников, направлявшихся туда как в паломничество к истокам. Именно так поступили один человек из Хэнаня около 260 г. или миссия, отправленная императрицей У в 695 г., чтобы нанять знаменитого переводчика.