Сердце отчаянно колотилось у меня в груди. Я чувствовал, как бежит по артериям кровь, и хотел ее остановить – но, разумеется, ничего не мог сделать. Тогда я прислонился спиной к стойке. Всего на минутку, сказал я себе, чтобы тело не казалось таким тяжелым. Семеро мужчин передо мной вдруг сместились в сторону, как при круговой обороне третьей базы в бейсболе. Впрочем, я не был уверен, что произошло на самом деле – это я повернул голову или они сдвинулись. А может быть, начала вращаться комната, очень быстро, словно веретено. Край стойки портье врезался мне в спину, под лопатками. Значит, либо она поднималась вверх, либо я соскальзывал вниз. Тогда я положил ладони на стойку, чтобы ее остановить. Или свое падение. Ничего не вышло. Ребро стойки ударило меня по затылку, и тут я обнаружил, что мои внутренние часы перестали правильно работать. Я пытался считать секунды, надеясь добраться до девяти, потому что собирался продержаться дольше, чем самец гориллы. Наверное, во мне говорили остатки гордости. Не уверен, что у меня получилось.

Я ударился задом о пол, и мне отказало зрение. Однако вовсе не темнота сомкнулась вокруг меня, как раз наоборот – стало очень светло, и пространство наполнилось дико вращающимися серебристыми образами, которые вспыхивали в горизонтальной плоскости то справа, то слева, словно на ярмарочной карусели, только в тысячу раз быстрее. В следующее мгновение на меня налетели безумные видения, стремительные и яркие, пронизанные действием и цветом. Позднее я понял, что начало видений совпало с моментом, когда я потерял сознание и рухнул на пол вестибюля «Четырех времен года».

Не знаю, когда именно я пришел в себя. Часы у меня в голове по-прежнему барахлили. И все же я выбрался на поверхность и обнаружил, что лежу на койке, а мои запястья и щиколотки пристегнуты к прутьям пластиковыми наручниками. Я был полностью одет, если не считать ботинок, которые исчезли. В затуманенном сознании прозвучал голос моего старшего брата. Он часто повторял эти слова, когда мы были детьми.

«Прежде чем кого-то осуждать, пройди милю в его ботинках. И тогда, если ты начнешь его критиковать, ты будешь находиться в миле от него, и ему придется бежать за тобой в одних носках».

Я пошевелил пальцами ног. Потом подвигал бедрами и сумел понять, что в карманах у меня ничего нет. Значит, все мои вещи забрали. Может быть, те ребятишки составили список и спрятали мое имущество в надежное место?

Я наклонил голову к плечу и поскреб подбородком воротник рубашки. По сравнению с тем, что я помнил, щетина заметно отросла. Похоже, прошло около восьми часов. Горилла с Национального географического канала проспала десять. Один – ноль в пользу Ричера, только они наверняка уменьшили мне дозу. Во всяком случае, я очень на это рассчитывал. Огромный примат рухнул, точно подрубленное дерево, когда в него выстрелили снотворным.

Снова приподняв голову, я огляделся и понял, что нахожусь в комнате без окон в одной из трех небольших клеток из стальных сварных конструкций, стоящих в ряд в помещении с кирпичными стенами. Глаза слепил яркий электрический свет. Каждая клетка, площадью около восьми квадратных футов, в высоту не превышала восьми. Потолок и стенки были сделаны из прутьев, пол выложен металлическими плитами, слегка утопленными на стыках, так что получился желоб глубиной в дюйм. Вероятно, для того, чтобы по нему стекали жидкости, собирающиеся в камерах. Желоб приварили к горизонтальному рельсу, который шел вдоль всех вертикальных прутьев. Болтов на полу я не заметил. Клетки никак не крепились к полу, их просто поставили – три здоровенных сооружения внутри старой большой комнаты.

Потолок в комнате был высоким и бочкообразным. Кирпич недавно выкрасили в белый цвет, но он казался мягким и старым. Есть люди, способные посмотреть на размер кирпичей и то, как они уложены, и сказать, где именно расположено здание и когда оно построено. Я не из их числа. И все же у меня сложилось впечатление, что я на Восточном побережье и что это ручная кладка девятнадцатого века. Работали иммигранты, быстро и не слишком аккуратно. Получалось, что, скорее всего, я по-прежнему в Нью-Йорке. Судя по всему, в подвале. Здесь не было сыро или холодно, но возникало ощущение некоторой стабильности температуры и влажности из-за того, что помещение находилось под землей.

Меня поместили в центральную клетку, где стояла койка, к которой я был прикован, и имелся туалет. И все. Больше ничего. Туалет окружала U-образная стена высотой в три фута. Над туалетным бачком висела раковина, и я видел кран. Всего один, значит, сюда провели только холодную воду. Соседние две клетки ничем не отличались от моей. Койка, туалет, и все. От каждой отходили три узкие параллельные траншеи, недавно залитые бетоном. Сток для туалетов и водопроводные трубы.

Две соседние клетки пустовали. Я был один.

В дальнем углу большой комнаты, там, где сходились стены и потолок, я заметил камеру наблюдения – стеклянный глаз-бусинку. Вероятно, с линзами широкого обзора, чтобы видеть все помещение сразу. Точнее, все три клетки. Наверное, где-то стояли и микрофоны, причем в большом количестве – какие-то совсем рядом со мной. Электронное подслушивание – дело непростое. Тут важна четкость, и эхо может все испортить.

Левая нога у меня немного болела. В том месте, куда попал дротик, осталась ранка и появился синяк. Кровь на брюках засохла, но ее было совсем немного. Я напрягся, пробуя надежность наручников на запястьях и щиколотках. Они не поддавались. С полминуты я дергался и боролся с ними. Нет, я не пытался освободиться. Просто проверял, потеряю ли сознание от усилий, а заодно мне хотелось привлечь внимание тех, кто наблюдал за мной при помощи камеры и слушал микрофоны.

Сознание я не потерял. В голове постепенно прояснялось, но она продолжала болеть, а от моих усилий ноге лучше не стало. Но если не считать этих мелочей, я чувствовал себя неплохо. С минуту ничего не происходило, потом появился парень, которого я никогда не видел прежде. Вероятно, фельдшер, потому что в правой руке он держал шприц, в левой – кусочек ваты, чтобы протереть мне руку перед инъекцией. Он остановился перед клеткой и посмотрел на меня сквозь прутья.

– Это смертельный укол? – спросил я.

– Нет, – ответил парень.

– А ты имеешь право сделать мне смертельный укол?

– Нет.

– Тогда тебе лучше отойти подальше. Сколько бы уколов ты мне ни сделал, я всякий раз буду приходить в себя. Рано или поздно я до тебя доберусь. И тогда либо заставлю сожрать эту штуку, либо засуну ее тебе в задницу и сделаю укол изнутри.

– Это болеутоляющее, – сообщил парень. – Анальгетик. Для твоей ноги.

– С моей ногой все в порядке.

– Ты уверен?

– Отвали от меня.

Он так и сделал. И вышел через массивную деревянную дверь, выкрашенную в тот же цвет, что и стены. Дверь выглядела старой, и в ее форме было нечто готическое. Я видел такие в старых общественных зданиях, городских школах и полицейских участках.

Я опустил голову на койку без подушки и стал смотреть вверх, сквозь прутья, приготовившись к долгому ожиданию. Однако не прошло и минуты, как появились двое мужчин, которых я знал. Деревянная дверь распахнулась, и я увидел федеральных агентов. Но командира с ними не было. Один из них держал в руках «Франчи 12», заряженный и приведенный в полную боевую готовность. Второй агент – какой-то инструмент и связку тонких цепей.