Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А потом Уоррен явился ко мне на работу, — продолжал он. — Он был бледен. Он сказал, что получил сообщение: если я не придумаю, как заткнуть Рэйчел рот, они убьют ее.
Всю следующую неделю я не мог заснуть, все думал, как рассказать ей, зная, что она не станет слушать. Меня рвало после каждого приема пищи. Потом я нашел в ее телефоне номер с незнакомым именем. Я погуглил, и это оказался какой-то тип из «Гардиан». Я позвонил Уоррену и согласился на их условия.
Я чувствую, как что-то дергается внутри.
— Так на самом деле она не больна?
Доминик Ригби раскрывает рот, но не издает ни звука, поэтому непонятно, кричит он или смеется.
— Она хотела бороться, — шелестит он. Слюна блестит на щеке, там, где проволока не дает ему сомкнуть челюсть. — Она хотела бороться, но я не мог ей этого позволить. Нет, они бы ее убили. Как убили моего мальчика. — Его голос понижается до шепота. — Я был там. Когда они пришли за ней. Я обманул ее. Я сказал, что все будет хорошо.
Его глаза закрываются. Он неподвижен, и на секунду мне становится страшно, что мы его убили, а потом вижу, как поднимается и опускается его грудь.
— Пойдем, Пит, — зовет Ингрид. — Нам пора.
Только тогда я замечаю, что она старательно не смотрит на его лицо. Наверное, не хочет сочувствовать этому человеку, и я ее не виню. Но мы так и не получили того, за чем пришли.
— Мистер Ригби, — осторожно зову я. — Вы сказали, что моя мать зачитала свою речь из «такого же черного блокнота». В каком смысле «такой же»?
— У твоей сестры тоже был такой. Она расхаживала вокруг меня и все читала там что-то. Мотивировала себя.
Как будто кто-то выпустил весь воздух из моих легких. Я поворачиваюсь к Ингрид:
— Уходим отсюда.
В дверях она шепчет мне на ухо:
— Что-то не сходится. Если бы 57 захотели приструнить его, они бы не отправили на это задание твою маму. Она исследователь, ученый, у нее нет опыта оперативной работы.
— Они ее и не отправляли, это была ее личная инициатива.
Она бросает на меня удивленный взгляд, но все достаточно очевидно, и ей вовсе не нужно читать мои мысли, чтобы это понять.
Мама скрывала смерть Бена не по заданию 57, она скрывала его смерть от них. А значит, она была в курсе, что Бел стоит за его исчезновением. Мы что же, были не так осторожны, как мне казалось? Или она увидела листовку о пропаже Ригби и сложила два плюс два? Но для какой матери «два плюс два» равняется «моя дочь убила человека»?
Медсестра отделения интенсивной терапии поджидает снаружи, проставляя галочки на планшете.
— Ну как он? — спрашивает она.
— Нормально. Спит. — Я пытаюсь улыбнуться, но я как будто забыл, как оперировать лицевыми мускулами, и мое выражение сыплется, как спичечный домик.
Медсестра сочувственно кивает. У нее не лицо, а настоящая амбулатория доброты.
— Что ж… хорошо, что он с тобой повидался.
Мы уходим, минуя многочисленные койки, Ингрид шагает в ногу со мной и, как всегда, говорит то, что я думаю.
— Ужасно провести свои последние дни в таком месте, в полном одиночестве.
— Да, — соглашаюсь я.
Она задумчиво кивает и добавляет:
— Поделом ему.
Вы скажете, что я должен был раньше обратить внимание на знаки, но я понял, что конкретно напортачил, только когда загорелся потолок.
Я оставил окно открытым, чтобы проветрить комнату от дыма, но весь день стоял мертвый штиль, облака висели в небе, как огромные корабли, вставшие на якорь, и разве что ведьма могла бы предвидеть внезапный порыв ветра, затянувший занавеску в металлическое мусорное ведро, в котором благополучно догорали останки первых двух тетрадей АРИА.
Пламя взметнулось вверх по материи, как по свечному фитилю, и перекинулось на потолок, окрашенный — вот повезло так повезло — огнеопасной краской, которая, весело чернея, стала шипеть и пузыриться.
В этот момент, хотя и несколько запоздало, я психанул и бросился бежать. Знаю, знаю, запоздалая паника — это не в моем духе, но довольно сложно оперативно обделаться от страха, когда ты пьян так основательно, как я в тот момент.
А знаете, что еще сложно делать, когда ты пьян? Бегать. Особенно с одной ногой в гипсе.
Я от души шмякнулся лицом в пол.
— Ай, блин, — проворчал я, хватаясь за крошечный саднящий ожог от ковра на носу, и только добрых четыре секунды спустя почувствовал спиной жар и вспомнил, что всего в восьми футах надо мной бушует геенна потенциальных будущих ожогов, и об этом, пожалуй, стоило побеспокоиться в первую очередь.
Я сучил руками и ногами, пытаясь подняться, но у меня ничего не получалось.
Дверь с грохотом распахнулась, и на ковре на уровне моих глаз показалась пара пушистых чудовищ. Я был уверен, что только в кошмарных фантазиях руководителя компании по производству тапочек эти твари имели право называться кроликами. Какое-то время я еще слышал треск пламени, прежде чем его заглушил рев огнетушителя. Противопожарная пена падала сверху хлопьями серого снега, целуя мой ободранный нос.
Кролики-демоны прошагали мимо меня, хлюпая по промокшему уже ковру, и я перевернулся, чтобы посмотреть на маму, присевшую на моей кровати. Она сверлила меня взглядом № 101: «Лабораторные крысы себе такого не позволяют».
Я неуклюже попытался подняться на ноги.
— Не вставай, — сказала мама.
Я бросил свои потуги. Она серьезно поглядела на меня поверх очков для чтения. Морщинки вокруг глаз сдвинулись в густые подозрительные паутинки, а затем взгляд № 101 сменился выражением, которого я никогда раньше не видел и которое мне очень сильно не хотелось видеть в будущем.
— Питер Уильям Блэнкман, — чуть не зашипела она. — Ты что, пьян?
Так, я знаю, что делать. Держи себя достойно. Это определенно тот случай, когда ни в коем случае нельзя говорить правду. «Нет», Питер. Просто скажи «нет».
— Да.
Блин.
— Что, — ледяным тоном чеканила она каждое слово, — ты пил?
— Сухой мартини, — сказал я. — Украшенный лимонной цедрой. Только без вермута, и… лимона у нас не было.
— Короче, чистый джин.
— Это любимой напиток агента Блэнкмана. Он шпион, — услужливо добавил я. — Быть шпионом круто.
— И сколько же порций этого изысканнейшего коктейля употребил агент Блэнкман?
По силе воздействия мамин тон занял место где-то между сибирской язвой и электрическим стулом.
— Да вот столько примерно.