– Оставьте меня в покое.

– Как я могу вас оставить?

– Очень просто. Уйдите.

– Не могу. Пока не могу.

Во враждебном молчании они вышли из галереи и встали лицом к лицу на ступенях под жарким солнцем.

– Прошу вас, – сказала Патрисия ледяным голосом корректной англичанки, – оставьте меня в покое.

– Я считаю, я должен…

– Я из-за вас уеду. Из-за того, что вы вмешиваетесь в мою жизнь.

– В вашу смерть.

Патрисия пошла прочь, быстрая и разгневанная. Она не оглянулась посмотреть, что он там делает или не делает. На площади Асса́ не бывает тени. Из золотистого камня там высечены современные фонтаны – вот гигантская голова, извергающая чистую влагу в узкий длинный желоб, вот бронзовые юноша и дева подставили ладони под воду, стекающую с полуразрушенного портика в бледно-аквамариновом круглом бассейне. Патрисия вышла на середину площади, и ее начало трясти. Спотыкаясь, она подалась к воде, к бледной синеве под сияющим темным небом, и упала ничком, как в кино падают путники в пустыне. К горлу подкатила тошнота. Солнце звонило, как гонг. Меж крепко сжатых горячих век текли слезы. Она упала вниз лицом, чтобы утонуть в двух дюймах теплой водицы…

Большие, костистые руки Нильса снова сжали ее, приподняли за плечи. Против солнца он был просто темным пятном, тенью с колючими краями. Он поднял ее, и она, шатаясь и глотая слезы, приникла к нему. Он обнял ее на мгновение, потом снял шляпу и надел ей, с белых кудрей на бронзовую «шапочку».

– Пойдемте, нужно уйти с солнца, – сказал он.

Они сидели у нее в номере. Патрисия в ситцевом кресле, он – неловкий – на хорошеньком стульчике при письменном столе. Недовольно бормотал кондиционер. Нильс всего второй раз был у нее. Он вытер ей лицо холодной фланелью, налил в стакан минеральной воды из мини-бара.

– Так не может продолжаться.

– Это не то, что вы думаете.

– Я вам расскажу сказку. По-норвежски она называется Følgesvennen, а по-французски Le Compagnon[108]. Так вот, жил один молодой человек, и однажды ему приснилась прекрасная королевна. Он проснулся, продал все, что у него было, и пошел ее искать. И вот он идет много месяцев, ушел уже очень далеко, дальше далекого, и посреди зимы приходит к церкви. А у церкви стоит глыба льда. И в этой глыбе стоя вморожен мертвец. Тут выходит священник, и молодой человек его спрашивает, почему мертвец во льду. Оказывается, это был великий грешник, его казнили и поставили перед церковью, чтобы люди на него плевали. И никто не хочет заплатить за похороны, поэтому он тут и стоит… Когда я на вас смотрю, как вы ходите под солнцем без шляпы, я вспоминаю про эту ледяную глыбу.

– А дальше что было?

– А, ну молодой человек спрашивает, чем мертвец провинился. Священник отвечает, что он был слуга и разбавлял водой хозяйское вино. Молодой человек говорит: «Ну, это невеликий грех» – и отдает остатки денег, чтобы мертвеца вырубили изо льда и похоронили по-людски. Остается без гроша и идет дальше. И в тот же вечер встречается ему какой-то человек и хочет наняться в слуги. «Нет у меня денег слуге платить». – «Ну, тогда я тебе товарищем буду». И идут они дальше с товарищем. Ну, потом у них всякие приключения, встречают они трех старух-троллих, каждая живет в пещере. И каждая предлагает молодому человеку сесть в каменное кресло. А товарищ каждый раз говорит: «Сядь ты первая». Троллихи отказаться не могут, садятся, и кресла их зажимают так, что не встать. Он им обещает, что выпустит за награду, и те дают ему клинок, нить и шапку-невидимку. А он обещания не выполняет, оставляет их там сидеть… Вообще я заметил, что в норвежских сказках герои какие-то особенно вероломные. Договорятся с троллем, а потом не моргнув глазом обманывают.

– Вы неправильно понимаете, – сказала Патрисия.

– Что я неправильно понимаю?

– Насчет мертвеца во льду. Это не я мертвая. Я мертвого бросила.

И она рассказала ему в общем весь тот день: «Узкий дом», и как Тони упал, и как она оставила свою жизнь и уехала в Ним.

– Так что, видите, вы жену похоронили под тем камнем, а я… а я ушла. Не видела причины остаться.

Наступила долгая тишина. Патрисию в ужас – да, это правильное слово – привела уместность этого образа: человек во льду. Она рассказала Нильсу про свой побег, теперь она ожидала, может даже надеялась, что он ее осудит. Но он, похоже, онемел.

– Я не думала, что поступаю неправильно. Я его любила, он умер, все кончилось. Для меня, по крайней мере. Но чувство такое, что я виновата, страшно виновата. Не перед детьми, как вы, наверно, подумали, которым пришлось разбираться… со всем этим разбираться. Перед ним. Я его бросила.

Нильс глядел в окно.

– Чем кончается ваша сказка?

– Королевну они нашли. Там был замок, ну, как обычно: вокруг частокол, на каждом колу по черепу, всё жениховские. Дальше королевна дает молодому человеку три задания. В первую ночь нужно устеречь ночью золотые ножницы, во вторую – клубок золотой пряжи. Оба раза она их сама у него крадет. На ней лежит колдовство, она каждую ночь летает на баране к своему любовнику-троллю. Но товарищ делается невидимым, летит за ней, забирает вещи, так что наутро молодой человек их приносит. Два задания выполнены. Тогда она говорит: «Принеси мне то, о чем я сейчас, в эту минуту, думаю». – «Как же мне знать, о чем ты думаешь?» Молодой человек впал было в отчаянье, но товарищ опять за ней полетел, полетел и услышал, как она говорила уродливому троллю, что думала о его милой головушке. Товарищ, конечно, взял волшебный меч, отрубил троллю голову и принес молодому человеку. На другой день молодой человек бросил голову к ногам королевны, и ей пришлось за него выйти замуж. Дальше они снимают с нее заклятие: купают по очереди в молоке и в пепле – да, я это точно помню, нужно было отмыть ей кожу. После этого она становится ему хорошей женой. Товарищ уходит на пять лет, потом возвращается и требует награды. Молодой король отдает ему половину всего, что имеет. Товарищ говорит: «У вас тут еще кое-что народилось, пока я в отъезде был». Тогда они ему выносят своего сына, молодой король поднимает меч, чтобы разрубить мальчика пополам, по справедливости, но товарищ хватает его за руку и говорит: «Ты ничего мне не должен, потому что я – дух того человека из ледяной глыбы. Теперь я могу упокоиться с миром». Это мрачная сказка, миссис Ниммо.

– Не совсем.

– Вы правильно чувствуете, миссис Ниммо. Вы виноваты и перед мертвым, и перед живыми. Думаю, можно все исправить. Вы можете вернуться и все исправить.

– Спасибо, – серьезно сказала Патрисия. И поцеловала его в худую, прохладную щеку.

В ту ночь она не спала, лежала недвижно, а на нее наплывали луны и звезды, что бывают между явью и сном, волны накатывали на берега, небеса загорались синими и багряными полотнищами, словно она вступила – или провалилась – в некий мир мистических абсолютов. Когда она наутро спустилась вниз, Нильса нигде не было видно. Вестибюль и ресторан оживились. Пришло время корриды, и в отель потянулись матадоры со свитой. Два-три фотографа стояли, лениво прислонившись к колоннам. Темноликие испанцы обменивались церемонными кивками, пока коридорные грузили в золоченую клетку лифта чехлы с яркими одеждами и оружием. Патрисия почти не обратила на них внимания. Она вышла и все утро ходила, легко и машинально, от фонтана к фонтану, от крокодила к часовой башне, от головы Мемнона[109] к наивным бронзовым влюбленным. Арены, как обычно, избегала. Вечером улицы до отказа наполнились веселыми нимцами, слышались взрывы музыки и петард. Патрисия держалась подальше от всего этого. Она была в другом мире. Она искала Нильса в ресторане и в саду, но не нашла. В первый день она легко подумала, что подождет: время превратилось в пещеру, полную цветного света, где тарелками катились планеты, рыбы выпрыгивали из волн и зубастые рептилии плавали и нежились в воде. На второй день он пару раз привиделся ей на улице, но это все были чужие высокие мужчины в соломенных шляпах и льняных пиджаках. Она хотела побыть в саду, но там было слишком много любителей тавромахии. Они сидели под большими льняными зонтами, пили коктейли, обсуждали фаэны[110], красиво поводили голыми бронзовыми плечами. Вечером она его увидела, а он ее нет. Он ругался с администратором. Так ругаются, например, когда заведение вежливо предъявляет счета, оплатить которые нет возможности. Прежняя, остро проницательная Патрисия поняла бы все по интонации, по одному жесту. Но Патрисия новая, по большей части рассеянно пребывавшая в каком-то другом измерении, с трудом осознала, что что-то неблагополучно, и уже было подошла к Нильсу, с которым ей нужно, очень нужно было поговорить, как вдруг смутно поняла, что он пьян. Голова, руки и ноги его двигались как придется, слишком громкий голос не слушался, лицо разгорелось. Она отступила. Поднялась на лифте, легла на кровать. Заказала ужин в номер и долго прождала из-за корридных маньяков, наводнявших отель и перетекавших из помещения в помещение. На третий вечер корриды она мимо бара «Хемингуэй» прошла в сад поискать Нильса или свободный столик, чтобы можно было смотреть на фонтан. Фонтан пустили сильней, возможно в честь матадоров. Где раньше был бурлящий аквамариновый куб подвешенной воды, поднималась теперь высокая брызжущая колонна. Она немного покачивалась, как хвощ на ветру, и сеяла на траву блестящие капли и белую пену. Сквозь стеклянную стену бара и кокон из жидкого стекла, в котором пребывало ее сознание, она увидела, что на дальнем конце веранды завязалась драка. Доносились крики, но слов было не разобрать. У одного из столиков металась группа наподобие Лаокоона с сыновьями и змеями, причем одна фигура возвышалась над другими, вознося серебряный круглый щит и сверкающую бутылку. Это был Нильс: сине-зеленый пиджак то ли в крови, то ли в красном вине, волосы растрепаны, рот раскрыт в реве. Он отбивался от когорты официантов в белых фартуках, под предводительством метрдотеля во фраке. Один или два смуглых испанца стояли рядом, сочувствуя, но не участвуя. Мужчины метались, плюмаж фонтана качался в темном саду. Нильс поверг метрдотеля тяжелой серебряной крышкой для блюда – так вот что это было такое! – и пал сам, после чего был более-менее повязан скатертями и салфетками и, несломленный, полууведен-полуунесен в отель. Патрисия обернулась к бармену и заказала фрамбуаз со льдом. Села за стеклом и стала глядеть на кубики льда. Бармен объяснял какой-то молодой паре: