Эта мысль меня несколько задела. С другой стороны, подумалось мне, Дэн У — это же я сам, так ведь? И возможно ли ревновать к самому себе?

Ответа я не знал. Мне еще предстояло очень долго привыкать к факту существования в знакомом мне мире более чем одного меня.

Не знаю, чему приписал Дэн У мою рассеянность, но он, несомненно, заметил ее. Помедлив немного, он доброжелательно сказал:

— Полагаю, тебе хотелось бы, чтобы Пэтрис вернулась, правда?

Я задумался на мгновение и пришел к выводу, что действительно хочу, чтобы она вернулась. Хотя бы для того, чтоб наконец выяснить, какие чувства я испытываю к точной копии женщины, которую люблю.

— Да, — молвил я.

— Вообще-то ей не хотелось уезжать, Дэн, — проговорила Пэт утешительным тоном. — Но ей пришлось возвратиться в обсерваторию. Мы все, включая и Пэтрис, работаем сейчас на Бюро. Именно она предоставляет мне информацию по «Дозору», которую я передаю дальше, например, тому же Маркусу Пеллу.

Я поразмыслил над этим:

— Там ведь уже есть две Пэт… Пэт снисходительно улыбнулась:

— У Пэт-5 дел по горло со своими тройняшками, а вот Пэтрис и Пи Джей приходится заправлять делами в обсерватории, Дэн. Они работают посменно. Там море административной работы, которую я лично ненавижу — подписание платежных ведомостей, санкции на расходы по командировкам, — к тому же надо постоянно одергивать практиканток, напропалую флиртующих с агентами Бюро. Ну и наконец, постоянные сотрудники. В каком-то смысле с ними труднее всего. Пэтрис говорит, они постоянно достают ее своим хныканьем. Им, видите ли, не хватает времени для наблюдений в исследованиях по гравитации и прочей лабуде! Время наблюдений! Они ведь прекрасно знают, что каждый крупный телескоп планеты целиком и полностью задействован в программе «Дозор»…

И потом, сам этот «Дозор». Пэтрис и Пи Джей обязаны каждые шесть часов подготавливать обзорную информацию по нему, которую я затем довожу до сведения заместителя директора. Время от времени, когда появляется что-то экстренное, я даже информирую самого президента. — Пэт одобрительно покивала головой. — Это довольно приятная часть моей работы. Как политик президент весьма неплох. Он всегда относился ко мне как к человеку… в отличие от Маркуса Пелла.

Я дожевывал бифштекс, слушая Пэт. Что-то промелькнуло в моем сознании насчет «Дозора», но тут же исчезло.

— Касательно Пэтрис, — вставил я, возвращаясь к интересующей меня теме, когда Пэт умолкла на секунду. — Ты сказала, я чем-то ее немного обидел.

— Да, Дэн. Тебе не следовало говорить ей, что она — это «более или менее» я, — доверительно сообщила мне Пэтр. — Пэтрис — не более или менее кто-то. Она — сама по себе. Как и я, конечно. Нам неприятно, когда нас называют какими-то копиями друг друга, даже если мы и являемся таковыми на самом деле. Лучше ведь, если мы будем считать себя семьей, правда? Значительно избавляет от путаницы и неудобств в общении.

Только не меня, подумал я. Что значит считать нас всех одной семьей? У меня нет никакого опыта в сфере семейных отношений. У меня никогда не было семьи, к которой я мог бы привыкнуть. Ни братьев, ни сестер, родители давно умерли, ни единого человека, которого можно назвать родственником, кроме кузины Пэт… да и то в те времена, когда существовала лишь одна кузина Пэт.

У меня и теперь не было времени, чтобы ощутить себя членом семьи. У меня вообще ни на что не оставалось времени. Хильда позаботилась об этом. Она прикатила за мной точно в срок и забрала меня на последний в тот день допрос, на сей раз на подлодке.

Разговор с «родственниками» продолжал занимать мои мысли, поэтому я рассеянно воспринимал происходящее на подлодке — вроде бы все нормально, Врарргерфуж обещает наладить принимающие системы связи через день-другой, — и только позже, беседуя с Хильдой, я поднял руку, чтобы почесать голову, и сказал:

— А, черт.

Хильда умолкла на середине фразы, когда настойчиво рекомендовала мне посильнее нажать на Берта и Доков относительно информации, и спросила:

— Что еще, Данно? — Потом она увидела сама. — О Господи! Где твоя гребаная фарадеева шаль?

— Думаю, — начал я извиняющимся тоном, — я забыл снова надеть ее, когда пообедал. Прошу прощения.

— Прощения!

— Ну, Хильда, я сделал это не нарочно. Слушай, если я действительно передавал кому-то информацию, я уже сделал это, верно? Так почему бы нам просто не забыть об этой проклятой шали?

Хильда некоторое время сверлила меня взглядом — я чувствовал это, — затем вздохнула и сказала:

— А, ладно. Может, ты и прав.

Разумеется, заместитель директора полез в бутылку, но в конце концов и ему пришлось признать, что после драки кулаками не машут, а потерянного не воротишь. И моя жизнь пошла по-прежнему: допросы, переводы, совещания, опять допросы, опять совещания… и койка. Каждый день одно и то же, если не считать, что теперь у меня на голове не было металлической сетки и того, что Хильда, выкроив из плотного графика двадцать минут, позволила мне постричься.

Чем-то это напоминало дни, когда «рождественские елки» выкачивали из меня все, что я знаю о человеческой расе.

Теперь у меня была неплохая пища и более удобная кровать да еще кое-какие развлечения. Хотя последние не отличались разнообразием. Каждое утро я включал канал новостей, и каждое утро новости были одни и те же. Где-то разбился самолет, где-то произошли колебания на бирже, какие-то сенаторы осудили оппозиционную партию за недостаточно твердый отпор угрозе из космоса, а оппозиционная партия обвинила тех же сенаторов в бездумном разрушении национального единства в тяжелые времена кризиса. Потом сообщались результаты спортивных соревнований, за которыми следовал прогноз погоды. В общем, говорилось обо всем, что средства массовой информации считали необходимым донести до своих зрителей и слушателей, но не было и слова о захваченной субмарине, хоршах или возвращении еще одного Дэна Даннермана.

Так поддерживалась национальная безопасность. При всех ошибках, просчетах и недостатках НБР демонстрировало выдающуюся способность хранить тайны.

Было еще кое-что, о чем не упоминалось, и я, улучив возможность, спросил об этом Хильду:

— Разве никто уже не даст советов по выбору безопасности маршрутов? И почему в новостях ничего не говорится о террористах?

— О, Данно, — рассеянно ответила Хильда, — все эти проблемы остались в прошлом. Придурки успокоились — теперь у них другие заботы. Угроза терроризма почти сошла на нет. Ладно, пошевеливайся, нам надо быть на субмарине.

Я немного удивился.

— Но по графику у нас сейчас другое! — Нарушение ставшей привычной рутины мне не нравилось.

Но Хильда не собиралась меня упрашивать.

— Позволь мне беспокоиться из-за графика, Данно. А сейчас у нас на очереди субмарина.