Христиан протер глаза.

«Пожалуй, надо убираться отсюда, – подумал он. – Мне здесь не место».

– Ты и представить не можешь, сколько трудов мне стоило уговорить этого полковника не заходить сюда, – довольно посмеиваясь, обратилась к нему фрау Гарденбург.

– В следующий раз, когда он вернется из России, я тоже получу меховое манто, – заявила Элоиза.

– Сколько сейчас времени? – спросил Христиан.

– Два… три часа, – ответила фрау Гарденбург.

– Четыре, – уточнила Элоиза, взглянув на часы. – Пора ложиться спать.

– Я думаю, – осторожно заметил Христиан, – я думаю, мне лучше уйти…

– Унтер-офицер!.. – Фрау Гарденбург укоризненно взглянула на Христиана и обняла его, щекоча шелковистым мехом его шею. – Ты не можешь так поступить с нами. Ведь мы столько времени потратили на полковника. Он же сделает тебя лейтенантом.

– Майором! – воскликнула Элоиза. – Мне показалось, что он согласился сделать его майором.

– Нет, пока лейтенантом, – с достоинством поправила подругу фрау Гарденбург. – И, кроме того, тебя прикомандируют к генеральному штабу. Все уже устроено.

– Полковник без ума от Гретхен, – добавила Элоиза. – Он сделает для нее все, что угодно.

«Гретхен! – отметил про себя Христиан. – Так вот как ее зовут!»

– А сейчас надо выпить, – сказала Гретхен. – Дорогой, мы сегодня пьем только коньяк. Ты же знаешь, где шкаф.

Фрау Гарденбург как-то сразу протрезвела и говорила теперь спокойно и рассудительно. Она отбросила со лба волосы и стала посреди комнаты, очень высокая, в роскошном манто и белом вечернем платье. Христиан не мог отвести от нее жадного взора.

– Ну вот, – Гретхен улыбнулась и небрежно прикоснулась кончиками пальцев к его губам. – Так и нужно смотреть на женщину. Неси коньяк, дорогой!

«Ну хорошо, – решил Христиан, – выпью рюмку». И он направился в соседнюю комнату за вином.

Яркий свет разбудил Христиана. Он открыл глаза. Солнечные лучи струились в комнату через огромное окно. Христиан медленно повернул голову. Он лежал один в измятой постели. Его тошнило от запаха духов, страшно болела голова и хотелось пить. В его затуманенном мозгу промелькнули обрывки воспоминаний о прошлой ночи. Он болезненно поморщился и снова закрыл глаза.

Дверь из ванной открылась, и в комнату вошла Гретхен. Она была полностью одета. На ней был черный костюм, волосы были перевязаны черной лентой, как у девочки. Ясные глаза фрау Гарденбург блестели, вся она в лучах яркого утреннего солнца выглядела свежей и какой-то новой. Улыбнувшись Дистлю, Гретхен подошла к нему и присела на край кровати.

– С добрым утром, – мило и скромно проговорила она.

– Здравствуй… – Христиан заставил себя улыбнуться. В присутствии такой опрятной и свеженькой Гретхен он чувствовал себя немощным и убогим.

– А где же другая дама?

– Элоиза? – Гретхен рассеянно погладила его по руке. – Она ушла на работу. Ты ей нравишься. «Да, я ей нравлюсь, – мрачно подумал Христиан, – и ты ей нравишься. Ей нравится любой мужчина, любая женщина, любой дикий зверь, любой, кого ей удается прибрать к рукам».

– А ты что нарядились? – поинтересовался Христиан.

– Мне тоже нужно идти на работу. Не думаешь ли ты, что я позволяю себе лентяйничать в разгар войны? – улыбнулась Гретхен.

– Где же ты работаешь?

– В министерстве пропаганды. – На лице Гретхен появилось серьезное, строгое выражение, которого раньше Христиан не замечал. – В отделе по работе среди женщин.

Христиан от удивления даже заморгал.

– Что же ты там делаешь?

– Пишу речи, выступаю по радио. Вот, например, сейчас мы проводим кампанию. Дело в том, что многие немки – ты был бы поражен, если бы знал, сколько их, – вступают в связь с иностранцами.

– Это с какими же? – озадаченно спросил Христиан.

– Да с теми, которых мы ввозим для работы на заводах, на фермах… Правда, мне не следовало бы разговаривать на эту тему, особенно с солдатами…

– Ничего, ничего, – усмехнулся Дистль. – Я не заблуждаюсь на этот счет.

– Но слухи просачиваются в армию и плохо отражаются на настроении солдат. – Гретхен говорила, словно бойкая маленькая школьница, назубок вызубрившая урок. – По этому вопросу мы получаем длинные секретные доклады от Розенберга. Это ведь очень важно.

– Ну, и что же ты говоришь женщинам? – Христиана по-настоящему заинтересовала эта, новая сторона деятельности Гретхен.

– Все то же, – пожала она плечами. – Нового больше ничего не скажешь… Чистота немецкой крови… Теория расовых признаков… Место поляков, венгров и русских в европейской истории. Труднее всего приходится, когда речь заходит о французах: женщины питают к ним слабость.

– И что же вы рассказываете о французах?

– А мы приводим цифры о распространении венерических заболеваний в Париже и все такое прочее.

– Помогает?

– Не очень, – усмехнулась Гретхен.

– А сегодня что ты собираешься делать?

– Сегодня я провожу радиобеседу с женщиной, которая только что родила десятого ребенка. В ходе беседы генерал вручит ей премию. – Гретхен взглянула на часы и встала. – Мне пора идти.

– Мы встретимся вечером?

– Извини меня, дорогой, но сегодня вечером я занята. – Стоя перед зеркалом, она поправляла прическу.

– Но разве нельзя освободиться? – Христиан возненавидел себя, услышав в своем голосе мольбу.

– Не могу. Из Африки только что приехал мой давнишний приятель – полковник. Он не перенесет, если я откажусь встретиться с ним.

– Может быть, позднее? Когда ты с ним разделаешься…

– Невозможно, – поспешно ответила Гретхен. – Мы идем на большой вечер, и он затянется до глубокой ночи.

– Так, может быть, завтра?

Гретхен с улыбкой взглянула на него.

– Тебе очень хочется?

– Да.

– Ты доволен прошлой ночью? – рассматривая себя в зеркале, она снова занялась своей прической.

– Еще бы!

– Ты очень милый. Ты подарил мне чудесную булавочку. – Гретхен подошла к нему, наклонилась и слегка прикоснулась к нему губами. – Булавка совсем неплохая, но в том же магазине продаются очаровательные сережки, которые к ней очень подходят…

– Ты их получишь, – холодно прервал ее Христиан, испытывая отвращение к самому себе за эту взятку. – Завтра вечером.

Характерным для нее жестом Гретхен дотронулась до его губ кончиками пальцев.

– Ты в самом деле очень, очень мил!

Христиану неудержимо захотелось схватить ее в объятия и прижать к себе, но он понимал, что сейчас этого делать не следует.