И обнаружила, что, как только звери достигают границ своей территории, они тоже что-то чувствуют и поворачивают обратно. Раз или два она замечала, как возбужденное животное неслось в поисках партнера. Но никогда наружу зоны. Только внутрь.

«Не изводи себя, Сэлли, – сказала Молли Герхард. – Слово чести, Гриффин не использует контроллер. Честно говоря, я его недолюбливаю. Но могу поклясться, что этого даже он бы не сделал».

Сэлли была романтична. Да и неудивительно. Любой человек, который тратит свою жизнь и ум на то, чтобы практически бесплатно выковыривать из скал ископаемые только потому, что эти камешки когда-то были костями зверя, подохшего миллионы лет назад, не может не быть романтиком. Профессия обязывает. Именно поэтому многие палеонтологи такие странные.

Ей очень хотелось поверить Молли Герхард.

Но для этого потребовалось бы выключить собственные мозги.

Поэтому, избавившись от гостьи, Сэлли вернулась к ручью и пошла вдоль берега, пока не почувствовала такую усталость, что казалось, сейчас упадет. Она как раз дошла до маленькой лощины с заросшими папоротником краями и мшистой, окруженной деревцами серединой, которой она пару раз уже почти достигала – но никак не могла сделать последний шаг.

Сэлли вытащила из кармана ручку Джимми и швырнула ее вперед, на мягкую подушку мха. Она вспыхнула, яркая и золотистая, в солнечном свете.

Это казалось совершенно естественным – подойти и поднять упавший предмет. И все же Сэлли не сделала ни шагу. «Подойди и возьми ручку, – скомандовала она себе. – Джимми изведется, если ты ее потеряешь, она ему дорога. Шагни и подними».

Она не двинулась с места. Просто не хотела. Не важно, насколько ценна эта штука. Сэлли не имела ни малейшего желания ее подбирать.

Вот так она выяснила, что Гриффин и в самом деле ее контролирует.

По дороге в коттедж Сэлли прихватила из дровяного сарая топор. Она вошла в спальню, которую делила с Гриффином, и превратила кровать в груду щепок. Потом вытащила наружу матрас и все, что осталось от деревянной рамы, сложила в кучу, облила растительным маслом и подожгла.

Она не знала, на кого злилась больше – на Гриффина или на себя. Гриффин лгал ей и предал ее. С другой стороны, Гертруда сделала из нее обычную шлюху. Мужчина, который боялся слов и поступков Сэлли настолько, что вынужден контролировать ее с помощью хитроумного устройства, не смог бы стать смыслом ее жизни. Она бы никогда не полюбила такого человека.

Сэлли его даже не уважала.

Будь здесь этот ублюдок, она бы прошлась топором по нему. Это настолько типично для Гриффина – когда приходит час расплаты, его нигде нельзя найти.

Так же, как и Гертруду.

Кипя, Сэлли вернулась в спальню, чтобы собрать свои нехитрые пожитки в дорожную сумку. Потом нужно содрать с шеи эту жуть. Наверняка где-то здесь есть кусачки или что-то в этом роде. Она...

Сэлли остановилась.

На туалетном столике лежал конверт. Странно, что она не заметила раньше. Сэлли взяла его и увидела какие-то слова, написанные ее собственной рукой.

Конверт был адресован Г. К. Сэлли.

Холмы затерянной экспедиции: мезозойская эра, меловой период, сенонская эпоха, маастрихтский век. 65 млн. лет до н. э.

Медленно, как во сне, огромные создания бродили в лунном свете.

Онейрозавры – последние и крупнейшие из суперзауроподов, заключительный всплеск расцвета титанозавров. По всем статьям животные должны были принадлежать не позднему мелу, но юрскому периоду, когда гигантские зауроподы распространились повсеместно. Увидеть одного значило не поверить в его существование. Увидеть, как сейчас посчастливилось Лейстеру, пятерых, бредущих через долину у реки и поедающих все, что попадется им на глаза, значило испытать радость, которую он будет вспоминать всю оставшуюся жизнь.

В отличие от остальных животных долины онейрозавры никогда не спали. Они просто не могли себе этого позволить. Гигантские существа питались не переставая, монотонно двигая малюсенькими головами из стороны в сторону, пока вся растительность в пределах их досягаемости не съедалась подчистую. Тогда они делали тяжеловесный шаг, и весь процесс повторялся заново. Им необходимо было жевать день и ночь, чтобы просто оставаться в живых.

Жизнь, может быть, не слишком интересная, но онейрозавров, судя по всему, она вполне устраивала. А кроме того, такое существование длилось веками. Лейстер слышал россказни об отдельных особях, возраст которых превышал пять сотен лет.

Несмотря на всю красоту неторопливых гигантов, Лейстер понимал, что Лай-Цзу привела его сюда отнюдь не любоваться ими. В отличие от него девушка была прагматиком, ее не интересовала эстетическая сторона дела.

– И что я должен увидеть? – спросил он.

– Не увидеть. Услышать. Почувствовать. – Что?

– Ш-ш-ш. Погоди.

Она обхватила руками свой увеличившийся живот и замерла, глядя на долину. Крутой обрыв уступал по красоте вида только Лысому холму, выгодно отличаясь отсутствием хищников. Порыв ветра растрепал челку Лай-Цзу, и она подняла подбородок, как бы приветствуя его.

Лейстер пожалел, что не умеет рисовать. Ему бы хотелось запечатлеть, как Лай-Цзу стоит сейчас на фоне серой ночной долины, перерезанной пополам извилистой ленточкой реки Стикс. В беременной женщине есть что-то героическое, она несет в себе все страхи и надежды новой жизни. Это дело серьезное, как ни крути.

Через некоторое время Лай-Цзу поморщилась и произнесла:

– Маленький бандит распрыгался не на шутку.

– Ты уже выбрала имя?

– Из английских мне нравится Эмили, если будет девочка, и Натаниэль – если мальчик. А из китайских... Тихо! Слушай!

Сначала Лейстер ничего не расслышал. Он повернулся к Лай-Цзу, чтобы сообщить об этом. Но ее неподвижность и напряженный наклон головы сказали Лейстеру, что она слышит что-то, ему недоступное. Что бы это ни было, оно, должно быть, едва различимо.

Лейстер застыл, полностью сосредоточившись, попытавшись обострить все чувства.

Он ждал.

Постепенно палеонтолог почувствовал низкий, тяжелый рокот, неподвластный слуху отзвук, испускаемый, казалось, самыми глубокими трубами земного органа. Лейстер скорее не слышал, а ощущал его в грудной клетке и самой глубине желудка. Звук такой глубокий, что он боялся, что просто его придумал.

– Мне кажется... я слышу. Что-то. Но что?

Лай-Цзу дрожала от волнения.

– Инфразвук.

– Что?

– Я не хотела говорить, пока не убедилась до конца. Они говорят друг с другом с помощью инфразвука – звуковых волн такой низкой частоты, что ни ты, ни я не можем их услышать.

– Господи, – сказал Лейстер. – Ты имеешь в виду, они общаются друг с другом?