Катя осталась одна на дорожке. Волна раздражения все нарастала. Катя чувствовала злость и тревогу. Внезапно поняла: хочется лишь одного — забрать у них Нину и немедленно уйти отсюда.

У калитки стоял Сорокин. Молча наблюдал за «косильщиком лужаек»: Колоброд трудился за домом в поте лица. Шум и суета в саду, видимо, никак его не заинтересовали — на солнцепеке его так развезло, что он с трудом держался на ногах и при каждом неловком взмахе косы бубнил себе что-то под нос, словно спорил с невидимым собеседником.

— Если вы, Константин, еще хоть раз посмеете повысить на мою подругу голос, будете иметь дело со мной. — Катя срывала на нем свою злость. В ответ она ожидала яростную вспышку типа «а тебе какое дело?». Но Сорокин только тяжело вздохнул:

— Да, конечно… Мало я еще, дурак, заслужил. Накричал на нее. А ведь понимаю, что она… — он тревожно взглянул на; Катю. — Я так испугался, когда Нинка… Я и не думал вовсе…

— Она ребенка ждет, а вы орете на нее как надсмотрщик!

— Я понимаю… я не хотел. Я у нее извинения попрошу. Нервы ни к черту совсем, простите меня.

Такой скорой капитуляции от этого скандалиста Катя не ожидала.

— Я понимаю, в каком вы состоянии, — сказала она, смягчившись. — Такое горе, но все же…

— Завтра похороны.

— Где? На каком кладбище? — Катя тоже чувствовала, что капитулирует.

— На Кунцевском. Там могила мамы.

— Костя, и все же… надо в руках себя держать. Нельзя же на людей бросаться, тем более на тех, которые к вам со всей душой, — забормотала Катя. — Вы к Нине несправедливы. А она переживает за вас. Очень переживает!

— Я попрошу у нее прощения, я идиот. Нервы, я же сказал, ни к черту.

— Нина все знает. И я тоже знаю. — Катя сказала это тихо, чтобы слышал только он. — Сотрудник розыска, что приезжал к нам, сказал, как умерла ваша сестра. Вы тоже, как я понимаю, в курсе?

Сорокин нехотя кивнул.

— Мне кажется, вам стоит серьезно задуматься над тем, что же произошло с вашей сестрой, Костя. — Катя понизила голос до таинственного шепота — по дорожке шла Александра Модестовна. — И поверьте — Нина вам не враг. Кто-кто, а уж она всегда придет вам на помощь, что бы ни случилось. В память о вашем детстве, о Лере, которую она искренне жалела.

— Секретничаете? О чем речь? — Александра Модестовна приветливо улыбалась, но Кате она в этот миг напомнила расхожий тип стареющей женщины-вамп — черные как ночь волосы, увядающая смуглая кожа, густо накрашенный яркой помадой рот — губы так и змеились в улыбке… А глаза… Взгляд скользил от Сорокина к Кате, словно ощупывая их лица. — Напугался? То-то! Будешь знать, как сцены девицам устраивать. — Она небрежно, по-хозяйски потрепала Сорокина по затылку. — Катенька, вас Юлия просила: через полчасика примерно приходите за Ниночкой. Юля ее пока к себе забрала, ей надо немножко окрепнуть, в себя прийти. Иди даже не трудитесь — мы ее потом сами домой проводим.

— Нет, что вы, я заберу Нину. Мы и так столько хлопот вам причинили. — Катя тоже была сама любезность.

— Никаких хлопот, чего вы? У Ниночки обыкновенный обморок. Витаминов не хватает, наверное. Это бывает. Юля говорит — ничего страшного.

— А что, Юлия Павловна медицинское образование имеет?

— Разве сейчас больных только врачи лечат? С нашей-то паршивой медициной… — Александра Модестовна положила Сорокину руку на плечо: он хотел вмешаться в разговор, но она не позволила.

— Мне всегда казалось, что лучше лечиться у врача. А в знахарей доморощенных, экстрасенсов там разных я не верю, — выпалила Катя.

— Ну, это со временем ко всем нам приходит, Катенька. Вера-то наша. — Александра Модестовна все продолжала улыбаться. — Неверие, вера — это все такие понятия расплывчатые, относительные, переменчивые. Сначала мы не верим, и не верим фанатически, а потом верим, и опять-таки фанатически жадно… Это смотря как припечет в жизни. А самое-то главное: с вашей подругой все в порядке. Ведь для вас только это сейчас важно, правда? Ты составишь мне компанию? — Вдова обратилась к Сорокину. — Я хочу к реке прогуляться.

Он послушно («Как „шестерка“, — с раздражением поду мала Катя) кивнул. Взял ее под руку, и они направились к калитке. Они выглядели странной парой: он годился ей в сыновья, однако… по их оживленным лицам Катя видела, что эта разница в возрасте для них совершенно не важна, по крайней мере для…

Катя поплелась следом. Ее вежливо выпроваживали, что ж. А Нина… Ока оглянулась на дом — ничего, там с ней Кузнецов. На него в этой ситуации можно положиться.

У забора Ката снова увидела Колоброда: пошатываясь, подпираясь рукояткой косы, он созерцал дело рук своих. Лужайка почти вся уже была скошена, маленькие аккуратные кучки травы лежали тут и там.

— Извините, можно вас на минуточку? — Катя вспомнила: Нина ведь хотела поспрашивать среди местных — не возьмется ли кто облагообразить и их запушенный, заросший участок.

Колоброд глянул на нее мутными, благодушными глазками, словно с трудом различая, кто с ним говорит.

— Вы бы и у нас не хотели покосить, а? — спросила Катя громко. — Мы заплатим, сколько скажете. А то трава задушила.

— Отчего ж, можно… Ет-то можно покосить… какой дом-то у вас?

— А вон за забором, рядом тут. Когда придете?

— Ну, завтра с утреца… Сегодня-то того, жарковато, изморился я. — На Катю дохнуло ядреным перегаром. — Завтра пойдеть? Лады, стукну вам в калитку. Тока у меня так — гроши вперед.

— Хорошо, хорошо. — Катя была довольна: хоть что-то удалось сделать полезного в этот сумасшедший день. Нина, когда вернется, обрадуется.

У калитки она снова оглянулась на дом: силуэт в окне второго этажа. Снова Смирнов? Да что ему нужно? Отчего он не спускается? Штору опустили.

Полчаса тянулись будто полдня. Катя мерила шагами террасу. Начала было убирать со стола — и бросила. Арбузные корки, лужицы алого сока на клеенке привлекали ос из сада. С грозным гудением они кружили по террасе, гулко с лета стукаясь в стекло.

Нину и Юлию Павловну она встретила уже возле своей калитки. Нина шла сама, ступала уверенно. На щеках ее розовел румянец — ни следа бледности, слабости, нездоровья. Юлия Павловна, обняв ее за плечи, что-то говорила ей вполголоса. Нина слушала внимательно, иногда кивала, иногда смущенно улыбалась. Завидев Катю, Юлия Павловна замолчала на секунду. Потом улыбнулась ясно и добродушно:

— Ну вот и болезная наша. Ничего, все утряслось.

— Нин, ну как ты? — Катя бросилась к подруге. — Как себя чувствуешь?

— Нормально, — Нина потрепала ее по руке. — Трусиха ты, Катька. Я вижу — больше меня перепугалась, вон синяя вся. А это же просто… Ну должна же была я когда-то почувствовать, что это — не фунт изюма, а? Все первые месяцы так легко переносила… Девчонки на работе завидовали: счастливая, никакого токсикоза, никаких осложнений, ничего. И вот теперь расплата, — она вздохнула. — Спасибо вам, Юлия Павловна, огромное.