***

– Что я пропустила? – поинтересовалась она у брата, когда вернулась в дом после своей рискованной вылазки.

– Инспектор ещё не прибыл, но будет с минуты на минуту. Поверенный собрал всех в столовой, чтобы огласить завещание леди Элспет, а Виктория залепила горничной пощёчину у всех на глазах, – шёпотом отрапортовал Филипп. – А ты сумела обнаружить что-нибудь важное?

– Мне кажется, что да, – ответила Оливия, – но я не стала ничего трогать, оставила всё на своих местах. А почему Виктория ударила Анну?

– Понятия не имею, – пожал плечами Филипп. – Наверное, была не в себе.

Близнецы, не сговариваясь, прошли в гостиную, так как в холле по-прежнему находилось тело Джорджа Понглтона, теперь накрытое покрывалом. Мисс Прайс оставалась в своих покоях, куда её проводил Оскар Финч во избежание повторного обморока.

Оглашение последней воли леди Элспет не заняло много времени. Завещание было составлено весьма лаконично, и никаких разночтений не допускало.

Первой от поверенного вышла Виктория. На неё было просто страшно смотреть. Вся она сотрясалась то ли от сдерживаемых рыданий, то ли от негодования. Не глядя ни на кого, она тяжёлыми шагами пересекла гостиную и вышла в холл.

Следом за ней показались Оскар Финч, Бернадетта и горничная Анна. На их лицах сияли вряд ли уместные в свете утренних событий улыбки. Все они выглядели, как люди, получившие долгожданные подарки, и были не в силах скрывать воодушевление и радость по этому поводу. Заметив, как внимательно наблюдает за ней Оливия, Анна вспыхнула и с очень независимым видом прошествовала к выходу. Бернадетта же, стерев с лица улыбку, принялась шевелить губами, молитвенно сложив миниатюрные ладони.

Тут на подъездной дорожке зашуршал гравий, и спустя минуту в холле послышались шаги и резкий голос инспектора Грумса, отдающего приказания своим подчинённым. Из-за этого Оливия пропустила момент, когда от поверенного вышли Седрик и Присцилла, и увидела их лишь со спины. Сама не зная почему, она расстроилась и отругала себя за то, что отвлеклась и не увидела их лиц.

– Сейчас начнётся кутерьма, – многозначительно произнёс Оскар Финч, подходя ближе и кивая в сторону полицейских. Через раскрытую дверь были видны их слаженные действия, которыми руководил инспектор. – Грумс мне напоминает ирландского пшеничника, – поделился он негромко. – Превосходная собака для сельской местности, скажу я вам. Отличный друг и товарищ детям, и справедливый пастух, и сторож для овец. При этом чрезвычайно активный пёс с игривым нравом. Кстати, вы, мисс Адамсон, когда-нибудь наблюдали за терьером, увлечённым поимкой крысы или белки?

Оливия, уже понимая, куда клонит Финч, тем не менее отрицательно покачала головой.

– И зря, – осуждающе приподнял брови Финч, как если бы Оливия сознательно пропустила важнейший для себя опыт. – В момент погони этот пёс превращается в спрессованный сгусток безжалостной энергии. Крыс ненавидит всеми фибрами души. Может преследовать свою добычу часами, не снижая темпа. Хотя обычно достаточно пятнадцати минут. Перекусывает грызуну хребет, и кончено дело! – он резко хлопнул в ладоши, и Оливия против воли вздрогнула и часто заморгала.

Довольный её реакцией, Финч самым нелестным образом рассмеялся и вышел прочь. Плечи его продолжали мелко сотрясаться – он изо всех сил сдерживал неуместный, но совершенно искренний смех.

***

Какое бы впечатление ни производил инспектор Грумс, но дело своё он знал хорошо. Сразу же после прибытия он вместе с сержантом Бимишем развернул столь бурную деятельность, что о покое можно было забыть как о недостижимой роскоши.

Инспектор, казалось, был одновременно везде. Его видели как во всех жилых помещениях замка, так и в часовне, причём с такими малыми временными промежутками, будто он обладал сверхъестественной способностью перемещаться в пространстве лишь силой мысли, с лёгкостью обходя непреодолимые для обычного человека преграды материального мира.

Вместе с сержантом он осмотрел комнату леди Элспет и Джорджа, а после кратковременного колебания (незамеченного, впрочем, никем, кроме его помощника) отдал приказ всем, кто находился в своих комнатах, покинуть их и предоставить констеблям возможность провести в них осмотр. Не сжалился он даже над Викторией Понглтон, которая с самого утра избегала всякого общества, закрывшись в своей комнате и отказываясь от чая и пищи.

Поверенный тоже не избежал определённых неудобств. Покинуть Мэдлингтон сразу же после оглашения завещания ему не удалось. Грумс, нисколько не стараясь быть любезным, отрывисто приказал ему оставаться в гостиной и ждать дальнейших распоряжений, и мистеру Броттигену, отличавшемуся робостью и неумением отстаивать своё мнение, пришлось отложить дела и всё утро, до самого ланча, просидеть в душной комнате, залитой безжалостным солнцем.

Осмотр личных вещей все обитатели Мэдли восприняли очень по-разному. Кто-то (как, например, Присцилла и Седрик), ничуть не возражал и всячески способствовал работе констеблей, а вот Бернадетта, от которой этого совсем никто не ожидал, громко возмущалась и даже расплакалась. Анне пришлось спешно приготовить для неё чашку крепкого чая, но и это не помогло. Маленькая француженка продолжала называть констеблей жандармами и уверять, что их цель – обвинить во всём именно её, раз уж она иностранка, и сфабриковать против неё доказательства. Такое поведение заставило Грумса обратить на Бернадетту пристальное внимание, отчего та расстроилась ещё больше, и Оливии пришлось взять на себя труд утешать её.

Объявив, что после ланча он будет беседовать лично с каждым, инспектор отпустил констеблей подкрепиться в деревню, а сам вместе с сержантом заперся в кабинете покойного лорда Понглтона. К угощению, которое Анна принесла им, инспектор не притронулся и сержанту тоже сделал внушение. Нагруженный доверху поднос пришлось нести обратно в кухню, но даже этот факт не расстроил горничную, в таком превосходном расположении духа она пребывала после известий, полученных от поверенного.

За ланчем присутствовали только Седрик с Присциллой, близнецы, Финч, заплаканная Бернадетта и робкий, напуганный всем происходящим мистер Броттиген. Виктория так и не откликнулась на деликатный стук Хигнетта, а баронесса сказала, что вряд ли сможет проглотить хоть кусочек после кошмарной утренней сцены, которую ей довелось наблюдать.

Случившееся в Мэдлингтоне потрясло всех. К Джорджу никто не питал добрых чувств, но его загадочная, необъяснимая смерть заставляла задуматься о бренности земного существования и прочих нерадостных материях. Как это ни странно, но именно присутствие за ланчем поверенного несколько разрядило обстановку, будто человек, по роду деятельности часто сталкивающийся с последствиями смерти, одним своим присутствием превращал её в обыденный, поддающийся здравому осмыслению факт, что позволяло на время отвлечься от её безжалостной природы.

Так как миссис Вайсли до сих пор не приступила к своим обязанностям, и готовить ланч, и подавать его пришлось Анне. Работу свою она выполняла из рук вон плохо, но замечаний ей никто не делал – даже Хигнетт, мысли которого были далеки от происходящего.