Медленно подъезжая к дому Вайнштейнов, Деймон вдруг почувствовал приступ душевной боли из-за того, что время и география положили конец их доброй мальчишеской дружбе. Он оставался в неведении о том, как Манфред распорядился своей жизнью. Более того, он не знал, жив Манфред или умер. Деймона занимал вопрос: узнали бы они друг друга, если бы их пути пересеклись?

Не только быстрый юный бейсболист интересовал когда-то Деймона. Сестра Манфреда Элси, она была на год старше брата, оказалась первой девицей, с которой переспал Роджер. В то время ей было восемнадцать, а ему – семнадцать. Блондинка с голубыми глазами и миленькой мордашкой, немного полноватая, как и брат. Полнота ее не портила, а, напротив, делала еще более привлекательной. Элси была застенчивой и романтичной натурой, хотя внешне казалась умудренной опытом дамой. Старше своего возраста она выглядела потому, что удлиненный, тонкий, чуть с горбинкой нос придавал ей экзотическую, почти суровую красоту. Элси была одной из лучших учениц. Она жадно поглощала книги и помогала брату и Деймону готовиться к экзамену по истории – ее любимому предмету. Девушка однажды призналась Деймону, что мечтает учиться в Сорбонне и путешествовать по Европе, по тем местам, о которых читала: Азенкур, поля сражений Наполеона, церковь в Сан-Хуан-де-Лус, Мадрид, где умер Веласкес. Она не могла поверить, что могила и церковь, где обрел вечный покой бедный художник, не сохранились. Деймон с десяти лет был по уши влюблен в нее и совершенно потерял голову, когда она в первый раз его поцеловала, а затем и отдалась ему. Деймон и Элис до той поры хранили девственность, и роман их оказался на редкость нескладным и коротким. После всего лишь второй торопливой любовной встречи (дело происходило в комнате Деймона, который не знал, когда могут вернуться родители) неопытный и застенчивый Роджер, имевший весьма смутные представления о том, какие меры предосторожности предпринимает Элис, спросил, что та станет делать, если забеременеет.

– Я убью себя, – спокойно ответила она.

Вспомнив слова Элис, Деймон подумал о радикальных сдвигах в обычаях и сознании молодежи, столь существенно изменивших лицо Америки со времени его молодости. Детей у него не было, если исключить сына Джулии Ларч, но от друзей, имевших детишек тинейджеров, он слышал о том, как мальчики, еще не имевшие права голоса, приводили домой на уик-энд случайных девиц, когда дома были их родители, и как любящие мамочки сажали на противозачаточные таблетки своих дочек начиная с пятнадцати лет. Деймон не знал, хорошо это в конечном счете или плохо, выиграла ли от этого любовь или проиграла, но был уверен в том, что современная восемнадцатилетняя девица не объявит о намерении расстаться с жизнью из-за какой-то там беременности.

А тогда, услышав слова Элси, Деймон пришел в ужас и больше к девушке не прикасался. Она на год раньше его окончила школу и тут же уехала из дома. Проработав лето в Бостоне, Элси поступила в колледж. С тех пор они никогда не встречались. Манфред ничем не давал понять, что ему известно о романе сестры с его лучшим другом. Интересно, почему молчал Манфред, думал Деймон, проезжая мимо дома Вайн-штейнов, потому что не знал или из чувства такта?

Привыкнув к тому, как после войны постоянно меняется вид Нью-Йорка и как там ухудшается качество жизни, Деймон восхищался неизменностью этой улицы. Мирная и тихая, она, наверное, выглядит точно так же, как и сто лет назад. Видимо, и через сотню лет она останется все такой же. С того времени, когда был здесь последний раз, он нашел лишь одно заметное отличие – растущие вдоль тротуара деревья стали неизмеримо больше. Его бывший дом оказался примерно таким, каким был в день похорон отца. Тогда, однако, он сиял белизной, а теперь обрел темно-коричневый цвет и на окнах появились красные ставни. Отец завешал дом сыну, но выплаты по закладным оказались слишком большими. Деймон, который в то время еще пытался отвоевать для себя скромный плацдарм в театре Нью-Йорка, прекрасно понимал, I что даже с теми доходами, которые появятся, если он ухитрится сдать дом в аренду, средств на ежегодные выплаты все равно не хватит. Дом Деймон продал и посчитал удачей, что вырученных денег хватило на то, чтобы расплатиться с долгами отца.

Предшествующие смерти годы оказались для старого больного человека крайне неудачными. Попытки удержать плаву свой бизнес в близлежащем Нью-Хейвене, куда он в течение многих лет ежедневно ездил на поезде, привели к потере всех средств, которые ему удалось ранее накопить, Умер он без гроша в кармане.

Деймон остановил машину и внимательно посмотрел на дом. Лужайка перед ним была хорошо ухожена, а у веранды стояли детская коляска и велосипед.

Каждые два года он помогал отцу белить дом и сарай на заднем дворе, где отец мастерил миниатюрные игрушки: крошечные, впряженные в тележки лошадки, с точно воспроизведенной в нужном масштабе (вплоть до бронзовых пряжек) кожаной сбруей; заводные старинные паровозики с угольными тендерами и прицепленными к ним вагончиками; кони-качалки; оловянные солдатики в форме времен Революции и Гражданской войны. Солдатики были вооружены ружьями, а рядом с ними катили артиллерийские упряжки.

Отец имел золотые руки и не страдал честолюбием. А когда, уже находясь при смерти, он сказал сыну, что зря растратил жизнь, мастеря какую-то ерунду, Деймон вспомнил довольное посвистывание отца, когда тот, сидя дни напролет в своем сарайчике, занимался резьбой по дереву или изящно раскрашивал мундиры солдатиков.

В их доме все предметы располагались в строгом геометрическом порядке и имели безукоризненный вид, так же как и лужайка у дома. Мама прекрасно справлялась с хозяйством. Несмотря на то что три дня в неделю ей приходилось сидеть в клетушке рядом с мастерской отца в Нью-Хейвене, заполняя бухгалтерские книги, отпрааляя письма и проверяя накладные, в их доме царила чистота и всегда вкусно пахло. Вспомнив тот доведенный до блеска порядок в духе Новой Англии, в котором он был взращен, Деймон непроизвольно улыбнулся при мысли о том, в какой бы ужас пришла мама, увидев горы пыльных грампластинок и книг, которыми за все эти годы завалил свое жилище ее сын.

Он подавил желание выйти из машины, постучать в дверь, представиться, узнать, кто теперь здесь живет, и, если удастся, заглянуть в дом. Ностальгия легко может перерасти в мазохизм, а мазохистом он никогда не был. В тот момент, когда он собрался запустить двигатель, дверь дома распахнулась и из нее выбежал темноволосый мальчик. На нем были вельветовые брюки и свитер, а в руке он держал бейсбольную перчатку. Деймон внимательно посмотрел на мальчика. Он вполне мог быть тем парнишкой, который увертывался от такси на Шестой авеню. Впрочем, он мог быть и близнецом мальчишки с фотографии в альбоме – то есть самим Деймоном. Мальчик отвел велосипед от веранды, вскочил в седло, с любопытством взглянул на сидевшего в машине Деймона и закрутил педалями.

Деймон потряс головой. Он был недоволен собой и теми трюками, которые начали выкидывать с ним время и память. Он завел мотор и развернул машину в том направлении, откуда приехал. Томас Вулф был не совсем точен, когда писал, что возвращаться в свой дом нельзя, подумал Деймон. Сам Вулф отправился к себе домой, но уже после смерти. Домой возвращаться можно, но лучше этого не делать.