Зная это, Струге лишь слегка поморщился, когда Заруцкий, увидев Антона в коридоре, сказал:

– Зайдите ко мне, Антон Павлович. Что-то неладное происходит.

«Неладное» у судьи может быть лишь в двух случаях. Когда регулярно отменяются вынесенные приговоры и когда в областной суд начинают живой рекой вливаться жалобы на районного судью. Приговоры Струге если и отменялись, то в таких ничтожно малых количествах, что даже говорить об этом вслух было неприлично. Не совершает ошибок только папа римский. Потому что он полномочный представитель господа бога в федеральном Земном округе. Значит, жалобы.

Они, жалобы, бывают обоснованными, а бывают шкурными. Первые именуются «кассационными», вторые носят характер последнего, жалящего укуса в спину судьи, вынесшему приговор. Появление таких жалоб – процесс естественный. Он, как икота, никоим образом не связан с происходящими вокруг событиями. Именно такие обращения граждан и были «коньком» Заруцкого при выдавливании неугодных судей. Как поступает человек, который полагает, что судья обошелся с ним «не честно»? Говорит: «Я на вас управу найду!» – и идет за справедливостью к председателю. Вот тут и начинается самое интересное. Умный и порядочный председатель, видя всю безосновательность жалобы и ее шкурный подтекст, старается утюгом «Tefal» разгладить ситуацию. В данном случае «Tefal» переводится с французского как «интеллект». Только интеллект председателя и его знание закона, а также забота о судье не позволяют ему допустить того, чтобы ослепленный безумием и незнанием закона гражданин поднялся выше. Неприкосновенность судьи заключается в том, что его могут снести с должности так быстро, что он даже не заметит прикосновения опасности. Причем он даже может не понять – из-за чего, собственно?..

Но для Заруцкого такая практика – дичайшее исключение из правил. Поэтому Антон даже не удивился, когда Николай Сергеевич, молодой и перспективный председатель суда, сказал:

– Антон Павлович, на вас поступила жалоба в Квалификационную коллегию судей.

Вот так. Не больше и не меньше. Жалоба на Струге поступила не председателю и даже не в областной суд. А именно – в Квалификационную коллегию судей. Направить туда ноги не обремененного знанием закона гражданина могла только грамотная рука.

– Можно узнать – от кого и по какому поводу? – спокойно осведомился Струге.

– Конечно. В коллегию обратилась гражданка Матюшкова. Как же так, Антон Павлович? Я всегда вас считал человеком образованным и культурным. А Матюшкова... как ее? – Не понимая, что совершает глупость, Заруцкий стал копаться в бумагах. – Анна Матвеевна! Она жалуется на то, что вы ее обругали нецензурной бранью во время процесса.

– Маюшкову помню. Нецензурную брань – нет. – Антон слегка поморщился. – Мне другое непонятно. Откуда Анна Матвеевна Матюшкова, с семьдесят девятого года состоящая на учете в психиатрическом диспансере, знает о существовании Квалификационной коллегии судей? Она ведь даже когда расписывается, вместо подписи ставит печатную букву Ю. На составление фразы «В Квалификационную коллегию судей» у нее ушли бы годы. Может, я пять лет назад матюгнулся? Я тогда выносил ей первый приговор по факту кражи игрушек в детском садике.

Поняв, что переборщил в выборе нужного фигуранта, Заруцкий спрятал лист бумаги. Теперь Антону было нетрудно понять, где питала силы гражданка Матюшкова...

Но «неладное» в одиночку, как правило, не приходит. Особенно – у Заруцкого. В ККС появились еще две жалобы. Понятно, что они поступили не от адвокатов и их содержание не относилось к вынесенным приговорам или ходу процесса. Обе кляузы содержали правовую лексику, но их авторы к юриспруденции не имели ни малейшего отношения. Струге стало понятно, что составлялись они, как письмо турецкому султану, коллегиально. В этом кабинете.

Процесс пошел...

Струге уже ни на йоту не сомневался, что последние события в его жизни и начавшийся «пресс» – звенья одной цепи.

– К вам в последнее время никто не обращался по поводу того, что судью Струге нужно обезличить? – Антон сознательно пошел ва-банк. – Растоптать, например? Лишить полномочий с последующим уничтожением? Или тот, кто к вам обратился, в ход дальнейших событий вас не посвящал? Просто попросил почву из-под ног выбить?

Заруцкий побагровел. Он мог бы сейчас закричать, если бы не был уверен в том, что это не имеет никакого смысла. «Гон» срывался, еще не начавшись. И теперь, если еще и были какие-то сомнения относительно статуса Струге, то теперь они развеяны, как прах по ветру. Не умеющий держать расстояние Струге стал неугоден совершенно однозначно. И все, что мог себе сейчас позволить Заруцкий, это многообещающе процедить:

– Да, это я подсказал гражданам. Мне нечего скрывать. Все негативные факты должны быть рассмотрены, и по ним должно быть вынесено решение. Знаете, Антон Павлович, времена тихого заметания мусора в угол своей хаты прошли. Я поступаю так, как надо.

– А когда не знаете – как надо? По закону?

– Вы не вписываетесь в коллектив, Антон Павлович.

«Еще как не вписываюсь...»

Это были последние мысли Струге, когда он выходил из кабинета. Следуя по коридору, он вспомнил выступление Заруцкого во время вступления в должность. Будучи назначенный председателем, он собрал судей в аудитории и представился. Потом вкратце изложил свою концепцию административного управления районным судом. Он сказал: «Все будет по закону, как надо». И, стоя за миниатюрной трибуной, всем телом оперся на Конституцию. Конституция под ним слегка просела и сморщилась. В ходе выступления Заруцкого занесло. Он, что свойственно личностям параноидальным, ударился в философию, заменяя одно понятие другим. Выгодным ему. Наконец он вклинился в дебри так далеко, что выдал следующий постулат:

– Беда не в том, что судьи берут. Беда в том, что мало дают.

Судьи окаменели, а Струге во весь голос расхохотался. Поняв, что перебрал, Заруцкий успокоился, но все же попытался выяснить у судьи-весельчака причину смеха. Особенно обидным это было потому, что смех еще незнакомого судьи прозвучал в тот момент, когда в окончании речи должны были раздаться если не аплодисменты, то хотя бы поощрительное покачивание головами.

А Антон просто не понимал, что имеется в виду под словом «дают».

– Надо брать больше? – уже серьезно спросил он.

Оказывается, Заруцкий под понятием «дают» обозначил срок приговора. «Беда в том, что судьи выносят чересчур мягкие приговоры».

Есть такое понятие – «стечение обстоятельств». Это когда несколько непредсказуемых явлений происходят одновременно. Но Антон давал себе отчет в том, что ни о каком стечении обстоятельств речи в данный момент не идет. Случайность произошла всего одна. Нелепая, дикая. Он оказался свидетелем события, у которого просто не должно быть живых свидетелей. Все происходящее в дальнейшем – не совпадение, а цепь происшествий, логично связанных между собой. Их причинно-следственная связь стала просматриваться сразу после этих дурацких посиделок на крышке погреба, во дворе банка. И что происходит сейчас?