— Да, — невольно понизил голос Аякс. — А что?

— Внимательно? — повторил Бунзен.

Аякс недоуменно молчал. Следователь, пожав плечами и слегка потеснив его, вышел из морга. Аякс остался в помещении наедине с Даниилом. Сын Мариотта подождал, пока в вестибюле стихнут голоса, и позвал Аякса пройти с ним в бухгалтерию, где вручил ему оптический диск.

В разбитое окно Аяксу было видно, как микроавтобус со спецназовцами вырулил с заснеженной парковки на проезжую часть. Бунзен стоял у полицейской машины и, прикрываясь от снега папкой, говорил по мобильному телефону.

— Что это? — Аякс покачал диском в пальцах.

Даниил закрыл перекошенные жалюзи.

— Запись с камеры наблюдения в морге.

— Что?

— Сделана во время известных событий.

Аякс бросил диск на стол.

— Почему ты не покажешь ее полиции?

— А как я объясню им все остальное? К тому же, это не мое решение.

— А чье?

Даниил ответил не сразу.

— Отца.

— А где сейчас твой отец?

— В морге.

— Где? — спросил Аякс, будто не расслышав.

— Да не здесь, — вздохнул Даниил. — У них, в городском.

— Каким образом тогда он сообщил тебе о своем решении?

— Он успел это сделать перед тем, как… В общем, был телефонный звонок. И кое-что еще он просил передать на словах.

— Что?

— Что так называемое «змеиное клеймо», «Soma-sema» — родовая метка с секретом. Если вы ее видели, то вы должны понять, о чем речь.

— Не имею ни малейшего понятия, о чем ты.

— Если клеймение делается в младенческом возрасте, то, как правило, к совершеннолетию такая татуировка расползается до неузнавания.

— Ладно, бог с ними, с татуировками… — Аякс подтолкнул пальцем диск на столе. — А ты хотя бы знаешь, что в ходе известных событий отец застрелил твоего старшего брата?

— Он был не брат мне и не сын ему.

— А кто же?

— Наследник… — вздохнул Даниил. — Это, опять же, наши семейные дела. Я не хочу и не могу говорить об этом.

Аякс с согласным видом пожал плечами.

— Где можно посмотреть диск?

Даниил выглянул через брешь в жалюзи на улицу и, подобрав со стола диск, открыл стенную нишу с видеосистемой:

— Пожалуйста.

* * *

Агенты вводят в морг под руки Эстер и привязывают ее к стулу. Затем стул передвигают к холодильному шкафу — туда, где больше света, так что Эстер оказывается в мертвой зоне, вне поля зрения камеры, установленной не то на крыше холодильного шкафа, не то на потолке. В дверях появляется Мариотт. Он раздает агентам по шприц-пистолету. Агенты делают инъекции «сыворотки правды» не Эстер, а самим себе, в область шеи под ухом. Дальше следуют несколько секунд рябящей тьмы и помех. Запись сигнала — судя по экранной индикации хронометража — возобновляется через пять с лишним минут. В мертвой зоне в течение этого перерыва, по-видимому, происходит нечто странное. Пускай судить об этом странном можно лишь по реакции агентов и Мариотта. Замешательство, с которым они смотрят на Эстер — либо на что-то позади нее, у холодильного шкафа или даже внутри него, — быстро сменяется ужасом. Поначалу агенты ошалело пятятся к порогу, потом бегут из морга, как от раскрытой клетки со львами. Мариотт с пистолетом наизготовку забивается в ближний от двери угол. Он целится куда-то под камеру, три раза безуспешно спускает курок, когда же наконец соображает передернуть затвор, то открывает стрельбу не в направлении холодильного шкафа, а по вбегающим в комнату Аяксу и Эдит. После того как воспроизведение, достигая конца записи, застывает на последнем кадре, в нижней части экрана остается рябить смазанный по ходу движения продолговатый объект, напоминающий сложенную щепотью руку в кожаной перчатке…

* * *

Аякс выключил проигрыватель и закурил.

— Что скажешь? — сказал он Даниилу, глядя в пустой экран.

Даниил попросил у него сигарету.

— О чем?

— Зачем мне было нужно показывать это?

— Не знаю. Вы мне скажите.

— Хорошо… — Аякс огладил себя по карманам, достал шприц-пистолет и встряхнул им, точно уликой. — Я не спрашиваю, кто и зачем вычистил морг. Это тебе приходилось видеть?

Даниил хотел взять шприц-пистолет, но Аякс снова спрятал аптечку в карман.

— Приходилось, — сообщил Даниил, закурив.

— Где?

— Пару раз в процедурной, в холодильнике.

— Ты знаешь, что это такое? — спросил Аякс.

— Вы называете это «сывороткой правды», наркоконтроль — составом преступления, отец — «коктейлем Молотова». Какая разница?

— Почему — «коктейлем Молотова»?

— А почему — «сывороткой правды»?

— Так это, значит, наркотик?

— Послушайте… — Даниил, усмехнувшись, стряхнул пепел сигареты себе под ноги. — Мы так далеко можем зайти, ей-богу.

— То есть? — поджал губы Аякс.

— Человеческий организм сам вырабатывает наркотические вещества. — Пуская кольца дыма, Даниил мечтательно таращился на стену. — Наркотиком может быть все, что угодно. От героина до птичьего молока. От власти до ношеных трусов. Название владеет вещью, но не исчерпывает ее.

— Твой отец не занимался наркотиками, — сказал Аякс. — Даже, по-моему, не баловался.

— Вы не слушаете меня.

— Я очень внимательно тебя слушаю.

Даниил бросил сигарету и прошелся от стены к стене.

— Вы считаете любого человека в очках наркоманом? — бросил он на ходу.

— Нет, конечно, — ответил Аякс.

Даниил встал в дверях.

— А почему?

— Что — почему?

— Почему, когда мы поправляем наше зрение с помощью оптического стекла, это не считается преступлением, а когда посредством химической реакции — мы уголовные преступники?

— Наверное, потому что химическая формула героина и оптического стекла — это не одно и то же, — предположил Аякс. — Нет?

— Смотрите… — Привалившись спиной к дверному косяку, Даниил развел руками. — Все это — все, что мы видим, трогаем, нюхаем, имеем — все это лишь совокупность электрохимических реакций. Все это одна сплошная чертова химия, ничего больше.

— И что с того?

— А то, что и мы сами — лишь совокупность электрохимических реакций.

Аякс выдохнул дым себе в ноги.

— А что там насчет души?

— Это в каком смысле?

— Ее химическую формулу не подскажешь?

Даниил встряхнул головой:

— Я не верю в Бога. Но в то же время я не настолько глуп, чтобы думать, что наше поганое восприятие мира совпадает хотя бы с нашим поганым миром. Думать так — все равно что верить, что одна химическая реакция может наблюдать другую только потому, что сложней организована. За одним исключением…

— За каким?

— Когда мы вскрываем труп и не находим внутри ни души, ни Бога, ни черта, нам остается только уверенность в нашей более сложной организации.

— А что же, — Аякс постучал пальцем по стене, — все остальное тогда? Или география — тоже химия?

— А нет ничего остального. Нет. Когда мы надеваем очки и радуемся, что таким образом исправляем свои