– Ты болтун, – она подошла ко мне совсем близко. – Невероятный болтун.

– Какой есть, – пожал плечами я. – Нравится – бери, не нравится – иди.

Девушка глубоко вздохнула, обогнула меня, подошла к комнатным дверям и громко крикнула:

– Родион, сюда этой ночью не соваться. На кухне переночуешь, не маленький.

А после захлопнула створки. Громко, так, что стеклышки дверные зазвенели.

Как она ушла утром – не слышал. По крайней мере, когда зазвонил будильник, все что от нее осталось, это неуловимый запах духов и рыжий волос на подушке.

– Жень? – на всякий случай крикнул я, рассудив, что, возможно, она добивает на кухне содержимое моего холодильника. – Ты здесь?

– Нет ее, – сумрачно сообщил мне Родька, бочком входя в комнату. – Час, как ушла. И мне еще на прощание пальцем погрозила. Хозяин, не пара она нам! Не пара! Другая хозяйка нам нужна, потому как… Ох, батюшки!

Родька заметил, что на полке шкафа нет фотографии Светки, невероятно шустро, цепляясь лапками за ручки отделений, вскарабкался наверх и облегченно вздохнул, поняв, что никуда она не делась и никто ее не выкинул.

Он дыхнул на стеклышко, протер его и поставил фото так, как оно стояло до того.

– Вот – хозяйка, – заявил он мне. – Сразу видно. И прикрикнет, если чего, и похвалит, коли заслужил. А эта рыжая чего? Только жрать горазда да глотку драть.

– Ты сейчас о чем конкретно? – привстав, чуть смутился я, вспомнив, что творилось в комнате, когда мы потушили свет.

– Да все у нее вечно виноватые, все у нее дураки, она одна умная, – пояснил Родька. – А у самой за душой нет ничего, только портки драные. Нет, хозяин, я тебе так скажу…

– Ты давай помолчи, – посоветовал я ему, слезая с кровати и аккуратно снимая волос Женьки с подушки. – Позволь мне самому решать с кем жить, как и когда. И пустой конверт из вон того ящика дай. Да не этого, а вон того.

– Ясно, что дело твое, хозяин, – продолжал бубнить Родька, выполняя мое указание. – Но и ко мне прислушиваться тоже не мешает. У меня глазок – смотрок, я на пять верст вглубь земного чрева вижу!

– У тебя глаз, как фара на «Запорожце», потому что круглый и светится в темноте, – возразил я слуге, убирая волос в конверт. – И вообще – много ты воли взял, мой мохнатый друг! Давно фановые трубы с подъездными не чистил?

Черт, я ему эту фразу стал говорить так часто, что он к ней, похоже, просто привык. И впрямь сдать его снова в аренду Вавиле Силычу, что ли? В профилактических целях.

Интересно, а чем ему так Светка по душе пришлась? Он же ее ни разу даже не видел своими глазами. Хотя на фотографии она получилась здорово, что есть – то есть. Это мы тогда ей специально фотосессию заказывали, у профессионального фотографа. Дорого вышло, но очень качественно.

Но это все ладно, это все лирика. Надо о более прозаических делах подумать. Я так понял, через пару дней ко мне наведается та, кто мне иголку с порчей в дверь воткнула, и неплохо бы ее встретить честь по чести, с оркестром и всем таким прочим. А именно – с теми, кто сможет квалифицированно получить у нее интересующую меня информацию. Я сам, боюсь, недостаточно опытен в данных вопросах, так что нужна помощь со стороны. А именно – надо побеспокоить госпожу Ряжскую. У нее такие кадры есть. Например – Алеша. Сдается мне, он большой мастак в данной области. Нет, еще есть Стас, у которого тоже имеется должок передо мной, но его я пока приберегу. Он отлично умеет считать, и оказав один раз помощь бескорыстно, за ранее оказанные мной ему услуги, потом непременно выставит счет за последующие. Но даже не в этом беда, деньги – это только деньги, тем более что сейчас они у меня есть. В следующий раз он может мне просто отказать, если сочтет что моя просьба может повредить его карьере. Свой человек в органах – великое дело, пусть даже и на такой, вроде бы незначительной должности, его надо беречь. Никогда не знаешь, когда такая помощь пригодится. В России живем, а в ней от сумы и тюрьмы зарекаться не стоит никогда и никому.

Так что – Ряжская. Заодно и проверим, как далеко простирается ее расположение ко мне. И еще… Она до сих пор не знает, кто я такой на самом деле. Догадывается – наверняка. Но не более того. Она, небось, и слова-то такого как «ведьмак» не слышала, думает, что я какой-нибудь колдун или знахарь. Так пусть узнает, почему нет? Вот и выясним, готова ли она далее общаться с тем, кого на белом свете нет. Я с теми, кто мою голову собирался забрать, либеральничать не стану. Прав Хозяин Кладбища, нет в мире Ночи сочувствия к тем, кто тебя убить хотел. Ты его пожалеешь, а он только над тобой посмеется и завтра умнее да злее будет. Так что наказать их надо как следует. И тут мне опять понадобятся люди Ольги Михайловны, потому как Нифонтов на такое не пойдет. Ему по штату не положено. А вот Алешу вряд ли остановят должностные инструкции и министерские положения, они для него не писаны.

В общем – завтракать и в путь. А по дороге на работу я ей и звякну, хоть бы даже с родного Гоголевского. Тем более что денек сегодня обещает быть просто замечательным, в смысле погоды, утром такого дня приятно минут на десять приземлиться на лавочке и подышать чуть влажным и каким-то особенно пряным осенним воздухом, в котором неведомым образом сплелись запахи, которые вроде бы не должны соседствовать. Тут тебе и прелая листва, и влажная земля, и чад из недалекой чебуречной, и автомобильные выхлопы. Какофония ароматов, но вместе со всем остальным, с остатками желтой листвы на деревьях, с детьми, деловито спешащими в школу, с женщинами, невероятно грациозно вышагивающими на своих «шпильках» по бульвару, они образуют нечто такое, что обычно называют «московской осенью». А еще – тучи наконец ушли, и небо сияет той пронзительной чистотой и синевой, какая бывает только в этом городе и только в последние дни октября, незадолго до того, как Москву закружит в белизне первой метели новой зимы.

Собственно, так и сделал. Купив в давно знакомой мне закусочной очередной «хот-дог» (холодильник и в самом деле оказался почти пустой, не врал Родька), я бодро сжевал его, стряхнул крошки с галстука, погладил себя по животу и достал смартфон. Ну да, для дам ее круга час ранний, но, с другой стороны, солнце встало, а, значит, и людям спать нечего.

– Мое почтение, Ольга Михайловна, – бодро проорал я в трубку, когда, к моему величайшему удивлению, Ряжская сняла ее после второго гудка. – Как там у Грибоедова? «Едва рассвет, и я у ваших ног».

– Не так, – звонко рассмеялась Ряжская. – «Чуть свет, уж на ногах! И я у ваших ног!». Но на фоне нынешней бездуховности уже тот факт радостен, что ты знаешь классиков. Доброе утро.

– Не разбудил ли? – вложив в голос все сочувствие, поинтересовался я. – Прямо ломал голову – не слишком рано звоню?

– Я встаю в шесть утра, – кротко объяснила мне собеседница. – Ты наверняка в это время еще дремлешь, а я уже бодрствую. Деньги не любят тех, кто долго спит. Они любят энергичных и целеустремленных.

– Не видать мне большого капитала, – вздохнул я. – Ленив больно.