Я крепче сжал ее руку. Взглянув на нее, я увидел, что у нее заблестели слезы, а глаза наполнил ужас. Я подумал, что, возможно, информация о моем пребывании в этом отеле каким-то образом просочилась наружу и в итоге кто-то включил пожарную сигнализацию. Ничего глупее не могло случиться. Впрочем, теперь причина не имела значения. Главное, было оказаться в безопасности на тротуаре.

Когда мы наконец выбрались из толпы фанатов в прохладу ночного воздуха, я пустился наутек, таща Луку за собой. Так, продолжая держаться за руки, мы бежали изо всех сил прочь от отеля. Чтобы собраться с мыслями, мне нужно было просто убежать подальше от всего этого.

Пробежав квартала три, мы в конце концов оказались в достаточно безлюдном месте. Лука все еще дрожала, когда я толкнул ее в переулок и прижал к стене кирпичного здания. Обхватив ее лицо ладонями, я притянул ее лоб к своим губам.

Я прошептал:

– Все в порядке, малышка. С нами все хорошо. Все прекрасно. С тобой все будет хорошо, моя храбрая девочка. Я так сильно люблю тебя.

Но ничего хорошего я не увидел: Лука молчала, и я понял, что она по-прежнему испытывает шок. Она продолжала плакать, ее тело сотрясала крупная дрожь.

Я думал только об одном: она доверилась мне, а я страшно облажался. Я попросил ее покинуть свою зону комфорта, а ведь должен был сообразить, что совместный наш приезд в дорогой отель – плохая идея. Я думал, что мы можем рискнуть, поскольку в пентхаусе безопасно, и там был отдельный лифт. Но я не учел вероятность возникновения непредвиденной ситуации, не подумал, что в чрезвычайных обстоятельствах может случиться все что угодно. Из-за меня Лука оказалась втянутой в едва ли не самый для нее страшный сценарий, который только можно было вообразить. Сценарий, повторяющий событие, которое когда-то так сильно травмировало ее. Я надеялся, что не нанес ей непоправимого вреда, помешав выздоровлению.

– Мне очень жаль, Лука. Мне чертовски жаль.

Я понимал, что ситуация хуже некуда. Наша поездка должна была доказать Луке, что у нас все может получиться, но я сам доказал обратное. Теперь я вряд ли могу поехать куда-нибудь вместе с ней, оградив ее от неприятностей. Мне хотелось сохранить эту женщину, но какой ценой? Сделать ее несчастной, чтобы она оставалась рядом со мной из-за моего эгоизма? Коула Арчера нельзя было уничтожить, он никогда не мог бы жить как обычные люди. Он никогда не смог бы скрыться по-настоящему или обеспечить Луке полную безопасность. Что ж, я был настолько ослеплен своими чувствами к этой женщине, что обманывал себя, веря, что все получится проще, чем оказалось.

Она продолжала дрожать в моих объятиях, а до меня начал доходить весь ужас сложившейся ситуации: правда, которую я не желал принимать, состояла в том, что нам, вероятно, не добиться успеха вместе.

– Что я могу сделать?

Я должен что-то сделать. Расхаживая по комнате, я нервно дергал себя за волосы, разговаривая по телефону с Доком. Лука лежала в спальне в отключке благодаря «Ксанаксу», который он прописал ей, когда я несколько часов назад позвонил ему. Но она так не хотела принимать хотя бы одну таблетку, что я не мог заставить ее увеличить дозу. Значит, мне нужно было придумать, как исправить все, что я натворил. Быстро.

– Боюсь, Гриффин, вы сделали все, что могли. Вы оказали ей эмоциональную поддержку и обеспечили безопасную среду. Она успокоится. Просто это займет некоторое время.

– Сколько времени?

Док вздохнул.

– Этого я также не могу сказать вам, Гриффин. Страх Луки оказаться в западне связан с ситуацией, которую она не смогла проконтролировать. Последние несколько лет мы старались добиться того, чтобы она верила, что всегда все контролирует, будь то выход из здания или просто из своей машины. Но когда ей кажется, что она теряет контроль над происходящим, ей требуется некоторое время для того, чтобы понять, что в действительности это не так. Она позволила вам взять на себя инициативу и вышла из здания, то есть разрешила другому человеку помочь ей, когда сама она крайне нуждалась в этой помощи. Однако, зная Луку, я уверен, что она смотрит на это иначе, по крайней мере, именно сейчас. Ей кажется, будто она беспомощна. Когда ей станет легче, можно поработать над тем, чтобы она поняла, что иногда разрешить кому-то помочь себе – лучшее решение, не означающее провала. Но на самом деле все совсем наоборот: разрешить кому-то контролировать себя – это своего рода тренировка самоконтроля.

Я приоткрыл дверь в спальню, чтобы наблюдать за Лукой во время разговора с Доком. Она по-прежнему была без сознания. Я привез ее в дом приятеля, жившего на окраине Чикаго; мы с ним работали на одну фирму звукозаписи. Мы с Лукой проспали всего час, когда сработала пожарная тревога, и теперь нам обоим требовался отдых, но о том, чтобы отвезти ее в другой отель, я даже не думал. К счастью, Трэвис ответил, когда я позвонил ему в три часа ночи, и был так добр, что позволил мне остановиться у себя дома. Он отправился на концерт, поэтому дом оказался в нашем распоряжении на всю ночь после того, как мы разбудили его домработницу и взяли у нее ключи.

– Я не знаю, что делать, Док. Она не хочет ехать домой. Я ненавижу себя за то, что увез ее, но перед поездкой пообещал, что мы не будем строить далеко идущих планов, а если она будет недовольна, я отвезу ее домой.

– Я думаю, это, вероятно, разумно. Луке будет лучше оказаться в привычной среде. После того, что она пережила, ощущение сохранения контроля над своим окружением имеет исключительное значение. И у себя дома она чувствует себя так безопасно, как нигде. Я заеду, как только она освоится, и все сразу же вернется на круги своя. Это регресс, Гриффин, а не конец на пути выздоровления Луки.

Не знаю, что я ожидал услышать от добряка доктора. Видимо, правильнее всего было отвезти Луку домой. Но, как только он подтвердил, что мне не следует даже пытаться уговорить ее остаться, у меня внутри все оборвалось.

– Хорошо, да. Спасибо, Док.

Должно быть, по моему голосу он понял, в каком состоянии духа я нахожусь.

– Она сильная, сынок. Лука оправится, ты должен верить.

Разве может быть на свете что-нибудь важнее психического и физического здоровья любимой женщины? По сравнению с этим судьба наших отношений, разумеется, отступала на задний план. Однако эгоист, сидевший во мне, не мог не волноваться – Лука, возможно, оправится, но оправимся ли мы?

* * *

Мы провели в пути тринадцать часов, до Вермонта оставалось проехать еще около пары часов. Всю дорогу Лука молчала. Несмотря на ее желание ехать только ночью, чтобы избежать интенсивного движения на дорогах, мы ехали и днем, чтобы быстрее добраться до дома. Теперь она выглядела спокойнее, едва ли не слишком спокойной. Хотя она и отвечала мне, когда я спрашивал ее о чем-то, я понимал, что у нее нет желания разговаривать. Бóльшую часть времени она просто сидела, уставившись в окно, погруженная в собственные мысли. Когда мы приехали в Вермонт, я не обсуждал, что будет дальше, главным образом из-за страха услышать, что она мне скажет. Но через некоторое время мне понадобилось, по меньшей мере, посвятить ее в те планы, которые я сумел составить.