— Вы же наверняка заметили, как меняется конъюнктура, причем не в лучшую сторону. Почва уходит из-под ног. Назовите хотя бы один цех, который не пострадал. И раз заметили, значит, понимаете, насколько я дорожу каждым клиентом. Мы имеем дело с так называемым наследственным контрактом: я веду дела отца, а если отец умирает, по традиции продолжаю помогать наследнику. Будьте уверены — приложил руку ко многим, очень многим документам, касающимся имущественного положения имения. Преемственность важна… вы должны понять: из поколения в поколение экономическое своеобразие крупных поместий делается весьма заметным, и другому потребуются годы, чтобы в этих особенностях разобраться… в другие времена я бы плюнул и отказался, но в наше время… Королевство будто само копает себе могилу, а король, посчитав, что могила уже достаточно глубока, подставляет грудь под пули. Что было и так плохо, делается еще хуже… стыдно сказать, но я и не мог отказаться, дело пахло разорением для меня самого. Но он… этот… он другой, о! Он совсем другой. Даже на благородном стволе бывают гнилые ветви. Если вы… начнете его прижимать, я не уверен, как он… Вы же в вашей нынешней диспозиции не можете видеть всю картину. Так что же это будет… не только мы, мы-то ладно, а другие… Вовсе уж незаслуженно. Они-то при чем?

Винге нахмурился.

— Высоко ценю ваше доверие, но, признаюсь… мне нелегко следить за ходом рассуждений.

Паллиндер рукавом вытер выступивший на лбу пот.

— Да, разумеется… я и сам слышу, как это нелепо звучит… само собой, я не требую признать мои мотивы основательными или благородными… но для общей же пользы, исключительно для общей… буду молиться, чтобы недремлющее око полиции обратилось на этот раз в другую сторону. Зажмурилось, что ли… — Паллиндер горько усмехнулся. — Разве у полиции дел мало? Разве нет в Стокгольме других преступлений?

— Вы тоже, господин Паллиндер… вы сказали, мы не можем видеть всю картину. Возможно… но позвольте мне с уверенностью утверждать, что и вы не видите всю картину. Если вы посмотрите моим глазами, думаю, вашей деловой деликатности будет нанесен серьезный урон. Совсем юная девушка зверски убита в брачной постели… кровь на люстре… как вам это понравится? Кровь на люстре… до люстры, позвольте напомнить, полторы сажени. Юноше просверлили череп, он заперт в доме умалишенных, в собственных испражнениях… думаю, мало кто имеет большие основание приветствовать скорейшую смерть. И кем бы ваш таинственный, если я правильно понял… ваш анонимный клиент ни был… если он невинен, разве не должны были эти страшные преступления вызвать интерес скорее у него, чем у нас с вами?

Паллиндер, волоча ноги, вернулся к столу.

— Возможно, вы правы, — сказал он, еле шевеля губами. — Этот клиент не из тех, кого бы я выбрал по доброй воле. Если бы не обстоятельства…

Паллиндер задумался. Винге даже удивился — такая игра противоречивых чувств отобразилась на непроницаемой до того физиономии собеседника.

— Если мои доводы бессильны умерить ваше усердие… что ж… может, мы придем к соглашению… к взаимовыгодной договоренности? Я изложу ваше дело моему нанимателю. Насколько я его знаю… только оставьте адрес, он обязательно вас найдет. Таким образом я, мне кажется, не нарушу конфиденциальности? Как вам кажется? Не нарушу?

Винге попытался быстро взвесить плюсы и минусы неожиданного предложения. Краем глаза заметил: делопроизводитель еле дышит от ужаса. Неживая, с желтизной, бледность сменила недавний румянец. Несомненно, на кону стоит нечто большее, чем просто утрата выгодного контракта: для любого бухгалтера неизбежны подобного рода неудачи.

Он вздохнул. Что делать? Не натянув тетиву, не поразишь цель… но упаси Бог натянуть так, чтобы тетива лопнула.

— Что ж, так и сделаем, господин Паллиндер. Но если я не получу ответ завтра к полудню, вернусь. Вернусь в компании человека… скажем так: человека, куда менее склонного к компромиссам, чем ваш покорный слуга.

Он взял со стола лист бумаги, написал адрес и подвинул Паллиндеру.

Паллиндер выдохнул — так шумно, будто удерживал этот выдох облегчения не меньше получаса. Потряс головой и потянулся за графином. Никаких сомнений: собрался покончить с его содержимым. Даже воздух в канцелярии стал свежее — будто только что проветрили.

Винге поднялся со стула.

— Ваше желание помочь не будет забыто, — сказал он и двинулся к порогу.

— Господин Винге! — остановило его восклицание Паллиндера. — Спасибо. И вот вам совет в благодарность. Будьте с ним осторожны. Не в том смысле, что можете ранить его чувствительную душу. Нет… ради собственной безопасности.

Два часа ждал Винге на углу Скорняжного переулка, там, где Хедвиг просила оставить записку. Солнце уже миновало зенит и присматривалось к черепичным крышам купеческих домов. Он с каждой минутой нервничал все больше.

Она пришла сразу после полудня. Появилась со стороны Корабельной набережной. Винге, ни слова не говоря, повел ее в «Малую Биржу» — в это время дня нетрудно найти столик в одном из укромных уголков даже самой популярной кофейни.

Они присели. Хедвиг Винге тоже молчала — ждала, что у него за новости.

— Я получил записку от некоего Тихо Сетона. Представился опекуном Эрика Тре Русур.

— Что пишет?

— Предлагает встретиться нынче вечером. Настаивает, чтобы я пришел один.

Он положил на стол клочок бумаги с взломанной сургучной печатью. Она повернула письмо к свету и долго разглядывала. Эмиль терпеливо ждал.

— Именно на этом месте? Из всех возможных? И именно в это время?

— Да, Хедвиг. В этом месте и в это время. По-прежнему не могу разыскать Жана Мишеля. Дома его нет. Если бы нашел, по крайней мере попросил бы пойти со мной. Не показываться, но быть рядом. Время не терпит, и я хочу попросить тебя…

— О чем?

— Пойти со мной на эту встречу.

— Если дело дойдет до насилия, вряд ли я смогу тебе помочь. Ты же понимаешь.

— Понимаю. Но если… если ты, по крайней мере, расскажешь Жану Мишелю, какая судьба меня постигла… Знаешь, делопро… — У Эмиля на секунду пропал голос, пришлось прокашляться, — делопроизводитель Паллиндер предупреждал меня — этот его клиент опасен. Не могу сказать, чтобы мне не было страшно, но… короче, твое присутствие придаст мне мужества.

Хедвиг задумалась.

— Ну что ж…

— Нынче вечером, за полчаса до полуночи.

— Ну что ж… — повторила она.

— Держись в тени. Он ни в косм случае не должен тебя заметить.

Ночь погрузила Железную площадь во мрак, границы ее обозначали только слабые фонари по углам. Время от времени, когда в масле попадались загрязнения, фонари на несколько секунд панически вспыхивали и начинали возмущенно трещать.

Эмиль Винге чуть ли не на ощупь прошел по неровному булыжнику. Наконец в просвете между домами обозначились контуры колодца. В темноте сооружение выглядело совершенно незнакомым, гротескным и даже угрожающим. Сердце провалилось куда-то в живот. Похоже, весь с такими трудами накопленный запас мужества израсходован до времени.