моей жизни и жизни моих близких людей. Она вышла замуж за юриста «Руси Сидящей» Леонида, а Леонида я знала ещё мальчиком, он сын моего адвоката Алхаса Абгаджавы. И теперь я крёстная мать дочери Тани и Лёни, прекрасной Дианы. Ну вот такие тогда завязывались знакомства, такие знаковые встречи происходили.

После оглашения приговора публика долго не расходилась, кто-то начал жечь файеры. И много кого упаковали по автозакам, меня в том числе. Это было моим первым путешествием в автозаке, их потом много будет. Нас привезли в ОВД «Якиманка». Вышел подполковник с бейджиком «Иван Иванов», увидел меня. Я обрадовалась ему как родному, а он почему-то буркнул что-то вроде «нет, только не это», и нас всех отпустили без протоколов.

Кто бы мог тогда подумать, что то были ещё вегетарианские времена. Каждый год, оглядываясь назад, я с ужасом понимала, что совсем ещё недавнее прошлое, которое было очень несвободным настоящим ещё вчера, завтра окажется вегетарианским.

Зато я точно знаю дату, когда вегетарианское время закончилось. Это март 2014 года, конечно. Весь 2013-й прошёл в судах по «Болотному делу». Мы ходили на судебные заседания, где я впервые увидела воочию этих парней в клетке, обвиняемых по первой серии «Болотного дела», их потом будет несколько ещё. Борис Немцов тоже часто приходил на заседания, потом его вызвали в качестве свидетеля — прокуратура возражала, но судья Никишина удовлетворила ходатайство защиты, и Борис был допрошен.

Борис ходил на суды и митинги, а летом 2013-го пошёл на выборы в Ярославскую областную думу. К тому времени уже был арестован популярный мэр Ярославля Евгений Урлашов и многие члены его команды, и Борис провёл избирательную кампанию под лозунгами «Свободу Евгению Урлашову!» и «Хватит грабить Ярославль!».

Именно Борис уговорил миллиардера Михаила Прохорова, который был кандидатом в президенты в марте 2012 и основал партию, чьи название и короткая конфетная судьба никакого значения давно не имеют, оплачивать адвокатов Евгения Урлашова. Уже после гибели Бориса Евгений Урлашов получил 12,5 лет строгого режима, сейчас он в колонии недалеко от Рыбинска. Все его, в общем, бросили. Зато его поддерживает хорошая женщина Светлана, которая ездит к нему и стала его гражданской женой. Мы помогаем ей доставать и передавать Урлашову книги, читает он очень много и далеко не всё подряд, у него очень изысканный и строгий читательский вкус.

Выиграв выборы, Борис в очередной раз окунулся с головой в бесконечный поток уголовных дел в отношении него — на этот раз это был экстремизм и побои, результат провокации какого-то мелкого местного наёмника, — сильно и красиво занялся ярославскими проблемами и реально много вкладывал своих личных денег в строительство, например, спортивных площадок в школах и детских садах Ярославля. Или здорово помог больнице в городе Тутаеве. Интересно, помнят ли там об этом.

Поздней осенью мы поехали на новоселье к Боре, он купил за пять миллионов рублей двушку в Ярославле на улице Трефолева, 20/6, рядом с женским Казанским монастырём. Старый дом, третий этаж, двушка небольшая, но чистая и с ремонтом.

Мы гуляли с ним по городу, его многие узнавали, здоровались за руку, кто-то принимал его за другого, в основном за артиста. Борис рассказал, что один раз его приняли за Киркорова. Вообще было похоже, что Борис счастлив здесь, в Ярославле. Он был прирождённым электоральным политиком, любил и умел делать это дело. Именно в Ярославле он впервые заговорил со мной про выборы в Мосгордуму в сентябре 2014 года.

— Оль, тебе надо идти.

— И окунуться во всё вот это предвыборное говно?

— Да.

— Ну, давай.

И я действительно начала об этом понемногу думать. И говорить об этом с Борисом.

А в конце зимы 2014 года мне принесли протоколы допросов Сергея Удальцова и его помощника Константина Лебедева по «Болотному делу». Принесла журналистка «Новой» Юлия Полухина — она успела войти в это дело общественным защитником, и с неё не взяли подписки о неразглашении материалов — а с адвокатов взяли.

Там прослушка, причём не телефонная — так называемые ОРМ, оперативно-розыскные мероприятия. И эту прослушку в «Болотном деле» подкрепляли показания Удальцова и Лебедева. Но Лебедев был уже не важен, его не было на митинге 6 мая 2012 года.

Я почитала, и мы вместе пошли домой к Борису в Климентовский переулок.

Исходя из этих показаний, следующий арест должен был стать арестом Бориса.

Борис был весёлым, смелым до отчаянности человеком. Он никогда не верил в то, что его могут убить, всегда, в любых заварухах говорил: «Вставай рядом со мной, со мной не тронут». А вот от тюрьмы он поёживался, садиться не хотел. Знал тюрьму, мы с ним вместе ездили по зонам, и он понимал, что это. Владимир Буковский однажды сказал ему, Боря это часто повторял: «Тебе, Боря, надо было по молодости отсидеть».

Борис почитал протокол и сказал:

— Мне нельзя уезжать.

— Надо на время. Заодно подлечишься.

И Борис уехал в Израиль. Он никогда не собирался уезжать навсегда, это вообще не про него было. Но через некоторое время Ксения Собчак написала в Твиттере, что Борис Немцов эмигрировал, и поднялся скандал. Борис был не столько раздосадован, сколько удивлён:

— Ну мы же хорошо знакомы, почему она просто не позвонила и не спросила?

Конечно, он не мог не вернуться. И он вернулся.

Примерно тогда же мы с ним в очередной раз крепко поссорились. Мы часто ссорились по самым важным проблемам современности — из-за митингов или из-за выборов. Потом легко мирились. В этот раз мы поссорились из-за выборов. Нас было трое — Илья Яшин, Маша Гайдар и я, кто шёл от явной оппозиции тем летом на выборы в Мосгордуму. У нас у всех уже был штаб, мы печатали листовки и газеты, зарегистрировались в качестве кандидатов в кандидаты (потому что надо было собирать подписи, и это ад), получили подписные листы и вовсю уже работали. И посреди всего этого вдруг Борис Немцов и Алексей Навальный принимают решение, что оппозиционные кандидаты не должны принимать участия в выборах.

Ну здрассьте. Мы уже на полдороге. И почему, собственно?

Да, время было для нас немыслимо тяжёлое: только что случился «КрымНаш»