Двое вервольфов подняли Спиннинга. Грейвс взял меня за левую руку и поднырнул под нее, чтобы забросить себе на плечи.

— Я никого не брошу, — сказал он тихо и зло. — Никого. И никогда.

— Прости, — начала я тоже тихо, — если я…

— Заткнись. — Он сделал несколько пробных шагов. Как только я отпустила дерево, земля зашаталась под ногами. — Пошли.

— Капитан-сороконожка, — хохотнул кто-то, и я поймала себя на том, что хихикаю. Звук получился тихим и несчастным, но Грейвс взглянул на меня, и уголки его губ слегка поползли кверху. Совсем чуть-чуть.

Пустота внутри меня стала сокращаться.

Я хотел кое-что у тебя одолжить… Оно к тебе вернется, вот увидишь.

Я не спрашивала, где Кристоф. Я была слишком занята тем, чтобы держаться прямо. Если совсем честно, то не хотела знать. По крайней мере, пока сердце бьется болезненно и часто. Пока мир похож на бумажную аппликацию, а внутри меня, там, где обитал мой «дар», зияла пустота. И пока я напугана, голодна и пахну дымом.

Как приятно прижаться к Грейвсу и вдыхать аромат шампуня — его еще можно было учуять сквозь запахи леса, дыма и здорового парня, которому не мешало бы сходить в душ.

Поддерживая друг друга, мы вошли в странный туман. И исчезли, как привидения.

Лес превратился в загадочную, полную опасностей страну чудес, где на каждом шагу обманщики и предатели. Стало теплее, деревья проносились мимо все в капельках влаги. Вертолеты приближались, кружили над нами какое-то время, но затихали, когда мы спускались по лесистым склонам, перескакивали через узкие ручьи, в которых под прозрачной ледяной коркой текла темная вода, и с трудом тащились по скользкой грязи.

— Хотя бы дождя нет, — обронил кто-то.

В ответ послышался смешок:

— Дампир, — будто этим все объяснялось.

Может, и так. Как Кристоф это делает?

Я цеплялась за Грейвса, и вдруг осознала, что туман — или тот, кто прячется за скрывающей нас завесой влаги, — наблюдает за нами.

Если бы я не была такой уставшей и измотанной, я, наверное, поняла бы это раньше. Пустота внутри постепенно заполнялась, мир вокруг вновь обретал трехмерность, и я разглядела лица, изучавшие нас с той стороны плотного тумана. Худые, вытянутые лица — неясно, мужские или женские, — глубоко посаженные горящие глаза и разинутые клыкастые рты.

После полудня стало еще хуже. Я то и дело моргала, но лица не исчезали. Я уже могла идти сама, хотя и пошатываясь. Шепотом посовещались, что делать с кислородным баллоном, но я закинула его на плечо и понесла сама. «Не оставлять следов!» — вот первое правило, когда находишься на вражеской территории.

У Боу — подвижного, стройного, рыжеволосого парня — оказался с собой пакетик вяленого мяса, которое мы разделили поровну во время очередной остановки. Каждому достался маленький кусочек, и мы двинулись дальше, пережевывая на ходу. От соленого мяса в опаленном горле саднило, но у кого-то нашлись бутылки с водой, и мы все отпили по глоточку-другому. От влаги мясо превратилось в соленую гадкую массу, но я все равно жевала и жевала — слишком была голодна.

Грейвс поддерживал меня до тех пор, пока я не смогла идти сама. Впрочем, меня так шатало, что он все равно взял меня за руку — его теплые пальцы переплелись с моими, холодными и мокрыми. На долю секунды мне стало стыдно, но тут меня снова качнуло, и я обо всем забыла. Я никак не могла установить связи с плоским, двухмерным миром. Я так устала. Голова была словно тыква на палке. Но мне стало лучше, когда Грейвс взял меня за руку.

Лица множились. Чем лучше я себя чувствовала и чем привычнее становился мир вокруг, тем ближе они придвигались и смотрели на меня, открыв рты. Некоторые шевелили губами, другие исчезали за пеленой тумана — прочь от полуденного солнца.

Привычнее… Почему я ощущаю себя в своей тарелке только тогда, когда надвигается опасность?

— Туман редеет, — заметил Питер.

Это привлекло внимание Спиннинга. Он резко втянул в себя воздух и приподнял косматую голову. Хотя свежая кровь на его щеках успела запечься, он все еще походил на только что ожившего мертвеца. Лицо покрывали огромные синяки, один глаз сильно распух и почти закрылся. Глаза засияли — пустые белки из-под отекших век остались в прошлом.

— Полдень. Солнце в зените.

— И это значит, что Кристоф, наверное, не сможет снова прикрыть нас — он ведь днем прячется, — тихо сказал Грейвс, словно обращаясь только ко мне.

Хм. Теперь все ясно. Более или менее. Запястье болезненно задергало. Мне не хотелось снимать повязку, не хотелось даже смотреть на нее — еще свежо ужасное ощущение, как из тела вытягивают жизнь. Под четырьмя слоями одежды, грязи и сажи меня прошиб пот. Все чесалось и зудело, но это было лучше, чем изматывающая боль или лишенный третьего измерения мир вокруг.

— Не знал, что дампиры так умеют. — Дибс поскреб щеки обеими руками — пробивалась светлая щетина. На лбу размазалась грязь.

— Обычно не умеют. А сейчас до заката он совсем беспомощен. — Питер запрыгнул на поваленное дерево, покрытое крупными каплями росы, и оглянулся на меня. — Сколько он выпил?

Он имеет в виду, сколько меня выпил Кристоф. Волна дурноты прошла через все тело и подкатила к горлу, принеся с собой привкус желчи. Остатки вяленой говядины прилипли к языку. Я заставила себя думать.

Он имеет в виду, сколько моей крови.

— Не знаю. — Я с отвращением засунула за щеку пережеванное мясо. — Это… это было ужасно.

— Да уж. Не сахар попасться кровососу любой масти. — Питер соскочил вниз. Остальные придвигались все ближе друг к другу, по мере того как рассеивался туман. Для кучки подростков, блуждающих в лесу, они вели себя на редкость тихо: не задев ни один лист, не хрустнув ни одной веточкой под ногами. Порой меня качало в стороны, и тогда Грейвс дергал меня за руку, чтобы помочь сохранить равновесие. — А если серьезно, сколько глотков он сделал?

Господи Иисусе.

— Т-три. Наверное. — У меня возникло странное ощущение где-то около сердца. Какое облегчение — почувствовать что-то еще, кроме душераздирающей пустоты.

— Ну это ничего. — Дибс с беспокойством поднял голову. — Хотя еще немного, и ты рисковала породниться с дамп…

— Тс-с! — Питер остановился. Все замерли. Грейвс успел придвинуться ко мне поближе. Большинство парней стояли, склонив голову набок, прислушиваясь. В облике вервольфа нет ничего собачьего, пока он не перевоплотится, но сейчас в такой позе каждый из них напоминал мне собаку с логотипа на старых бабушкиных пластинках. Нехороший смех звучал внутри меня. Я тоже прислушалась, в ушах стучала кровь, и тут жуткую тишину прорезал гул очередного вертолета.

В мое сознание на мягких кошачьих лапах прокралась одна мысль.