– Нет…

Они плыли много дней. Пита отлично кормили. Но держали его внизу, в трюме - чтобы с лица сошёл загар. Только утром и вечером ему разрешали подняться на палубу, - и не разрешали даже, а настаивали: он должен был гулять, вдыхая целебную силу морского воздуха. И, едва выйдя на палубу, он со всех ног бежал туда, где, напротив, брошенный под ожоги солнечных полудённых лучей, лежал Шышок. Пит приносил ему воды, кормил с рук и плакал. Он не мог заставить себя взглянуть на ноги маленького кривоносого соседа. Ноги его, тонкие костлявые палочки, были вложены в округлые железные шины с винтами. Каждый день винты прикручивали тяжёлым ключом с длинным воротом, и тогда Шышок - Пит слышал этот звук сквозь доски над головой - хрипло пищал, и ползал, подтягиваясь на руках, по палубе, стараясь оторваться от прицепившейся к нему невыносимой боли. А колени Шышка всё больше и больше выдавливались с боков наружу, ступни же наоборот, подворачивались вовнутрь, так, что подошвы неминуемо должны были соприкоснуться, словно сложенные ладони.

Пит бессильно плакал по ночам. Он понимал, что из Шышка делают калеку, и он станет калекой неотвратимо и навсегда. Зачем это было нужно укравшим их - Пит не знал, но к его отчаянию и боли за друга примешивался тошнотворный остренький страх: он понимал, что его самого холят и берегут неспроста. И что, может быть, придёт время, когда он позавидует тому, кто сейчас, обмирая от боли, скрипя железом, ползёт по смоченной собственным потом палубе.

Дни тянулись бесконечной однообразной лентой. И море, казалось, никогда не закончится. Но пришёл край и ему.

– Плимут! - прокричал с мачты марсовый.

Но корабль, к удивлению Пита, не направился в порт, а напротив, отвернул и стал удаляться назад, в море. Однако, вскоре снова медленно повернул. Капитан, казалось, старался не терять берег из виду. Только ночью корабль приблизился к чернеющим скалам. Пита и Шышка связали, заткнули им рты и спустили в бьющуюся о борт шлюпку. Шлюпка уже была основательно чем-то нагружена: лежать пришлось на горе каких-то тюков, а вода плескалась у самой кромки борта.

– Готово? - крикнули сверху.

– Всё! - ответили рядом, из шлюпки. - Остальное можно предъявлять на таможне!

Тогда шлюпка отчалила. Сидеть на тюках пришлось и гребцам, им было неудобно, и они яростно, вполшёпота, бранились.

У берега все принялись возиться, выгружая привезённое на берег, а двое, те самые, что встретились Питу возле играющего на музыкальном ящике старика, подхватили мальчишек, словно мешки, и деловито затопали прочь от берега.

К утру они закончили своё путешествие. В предрассветном сумраке Пит увидел, что находятся они в каких-то старых развалинах. Мощные каменные стены, осевшие и осыпавшиеся, были густо затянуты стелющейся лианой и тянущимися вверх деревцами. Строение, видно, было когда-то грозным береговым укреплением.

Один из моряков, всё так же хорошо одетый и безукоризненно выбритый, отвалил в сторону толстую полусгнившую доску и потянул обнаружившуюся под ней то ли цепь, то ли верёвку. Потом ждали, - непонятно было чего, но долго гадать не пришлось: дрогнул невдалеке прислонённый к стене огромный плоский камень и стал от стены тихо отваливаться. Когда Пита втащили в образовавшуюся между камнем и стеной щель, мальчишка заметил, что камень держат в наклоне два толстых каната, продетых сквозь выточенные в его теле проушины. Эти канаты и притянули камень назад, когда все четверо оказались внутри. Стало темно.

Вдруг впереди замаячил свет факела и из обозначившейся округлой пасти туннельного входа показался кто-то уродливый, невысокий и до безобразия толстый.

– Привет, Слик, - сказал один из пришедших. - Пополненьице купишь?

– Ну-ка, ну-ка! - каким-то женским, высоким голосом проскрипел толстяк.

Он поднёс факел почти к самому лицу Пита, потом Шышка. Внимательно осмотрел железные шины с винтами. И (Пит похолодел) довольно кивнул. После этого названный Сликом повернулся и заколыхался обратно в туннель. Моряки, подхватив мальчишек, двинулись следом.

Блеснул утренний солнечный свет. Вошли в просторное помещение. Каменный, с высоким потолком пятиугольник. В стенах, в пяти местах - красные от ржавчины толстые прутья решёток. За решётками скрывались неглубокие эркеры, и в них виднелись дощатые настилы с каким-то тряпьём. Свет падал из пяти световых колодцев (неба в них не было видно). И ещё - в потолочном каменном своде имелась плита, повёрнутая на оси. Одним краем она наклонялась внутрь помещения, а вторым выдавалась наружу. На плите каким-то образом держалось громадное зеркало, отражающее солнечный свет. (И вот в этом зеркале было видно небо.) Свет играющим, широким столбом падал в устроенный в одной из пяти стен округлый альков, где виднелось широченное ложе со множеством цветных ковров, одеял и подушек.

Слик доколыхался до ложа, влез, кряхтя, на него и пропел:

– Ну что же, показывайте!

Он внимательно осмотрел сначала Пита. Мальчишку перед этим не только освободили от верёвок, но и стянули с него рубаху.

– «Благородненький дай»? - взглянул заплывшими глазками Слик на матросов.

– В точности так. Настоящий.

– Годится.

– Сто фунтов.

– Десять.

– Восемьдесят.

– Двадцать пять.

– Семьдесят.

– Сорок.

– Слик, утомил. Окончательно, сколько?

– Пятьдеся-а-ат, и всё!

– Согласны.

– А это? - Слик посмотрел туда, где сидел, вытянув перед собой скрюченные ноги, Шышок. - «Жалобный дай»?

– Как видишь.

– Сколько он в костоломке?

– О, почти месяц! - ответил один из матросов, бросая на кровать рядом со Сликом тяжёлый, с длинным воротом ключ.

– Мало. Его полгода кормить, пока можно будет выпустить на работу.

– Хватит ныть. Сколько?

– Два фунта.

(По спине Пита прокатился озноб: почему за него начали со ста фунтов, а за Шышка - с двух?!)

– Двадцать пять.

– Восемь.

– Двадцать, Слик, и хватит плескаться!

– Договорились.

Слик, кряхтя, перевернулся и, задрав кверху слоновий свой зад, полез под подушку. Достал связку ключей. Воровато оглядываясь на визитёров, пробрался к альковной стене, сдвинул в сторону край ковра и отпер открывшуюся за ним дверь. Вошёл в неё и, - было слышно, - заперся изнутри. Несколько минут пришедшие провели в ожидании. Один из матросов начал насвистывать. Снова загремел замок, Слик вышел и тщательно запер за собой дверь. Потом сел, отдуваясь, и протянул компракчикосам горстку монет. - Берите. Семьдесят фунтов.

Моряки тут же разделили деньги надвое и укрыли в карманах.