Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но деваться некуда.
Наспех приняв ледяной бодрящий душ, Уэнсдэй без особого энтузиазма бредёт к шкафу и выуживает оттуда узкие чёрные джинсы и свитер крупной вязки с высоким горлом. Собирает водопад густых смоляных локонов в высокий гладкий хвост, отточенными до автоматизма движениями рисует короткие стрелки, наносит на губы тёмно-бордовую помаду и промокает излишки бумажной салфеткой. Отходит на пару шагов назад, критически осматривая собственное отражение в напольном зеркале — удовлетворившись результатом, набрасывает на одно плечо лямку кожаного рюкзака и покидает комнату.
На улице накрапывает мелкий осенний дождь, а небо наглухо затянуто низкими свинцовыми тучами. Пожалуй, стоило было надеть сверху пальто, но в любом случае ненастная погода ей по душе — и Аддамс замедляет шаг, с упоением вдыхая густой аромат мокрого асфальта и прелых листьев. Сегодня вместо первой пары у неё окно, но в последнее время Уэнсдэй редко готовится к занятиям в своей комнате, предпочитая выбираться в библиотеку или занимать столик в дальнем углу кафетерия.
Несмотря на ранний час, кампус университета наводнён людьми. Студенты снуют туда-сюда по вымощенным камнем дорожкам, прикрывая головы учебниками. Уборщик в канареечном дождевике недовольно бурчит что-то себе под нос, сгребая в кучу ворох опавших листьев.
Гарварду определённо идёт осень — величественные здания из красного кирпича в окружении пожелтевших аккуратно стриженных кустов выглядят поистине великолепно.
Прежде Аддамс мало обращала внимание на университетскую архитектуру, будучи полностью поглощённой расследованием. Но теперь невольно испытывала восхищение перед этим историческим местом, что взрастило в своих стенах Теодора Рузвельта и Джона Кеннеди.
Добравшись до студенческого кафетерия, она занимает любимый столик в самом дальнем углу и делает стандартный заказ из тройной порции эспрессо и овсянки — но к еде практически не притрагивается, довольствуясь пищей для ума. Вокруг как всегда шумно и полно народу. Монотонный гул толпы неприятно давит на мозг, но оставаться в полном одиночестве в пустой комнате ей почему-то неприятно. За последние годы Уэнсдэй слишком привыкла к постоянному присутствию взбалмошной соседки — и вынужденное одиночество больше не кажется таким заманчивым. Какой ужасающий кошмар.
Обложившись учебниками словно баррикадами, ограждающими её от всего остального мира, Аддамс открывает конспект по семиотике и погружается в чтение. Вот только особо сосредоточиться не удаётся — она уже который раз перечитывает ровные строчки, выведенные идеальным каллиграфическим почерком, но никак не может вникнуть в написанное.
Мысленно чертыхнувшись, Уэнсдэй с досадой захлопывает тетрадь и решительно поднимается на ноги, намереваясь заказать ещё одну убойную дозу эспрессо со льдом.
Качество зерна в этой ущербной богадельне оставляет желать лучшего, ровно как и умение бариста настраивать помол — но Мазерати по-прежнему в ремонте, а в шаговой доступности других кофеен попросту нет.
Она уже делает шаг в сторону барной стойки — и тут же останавливается как вкопанная, напоровшись на пристальный взгляд знакомых чернильных глаз.
Oh merda. Что он тут делает?
В небрежно взъерошенных чёрных волосах поблескивают крохотные капельки дождя, серое драповое пальто распахнуто на груди, а на лице сияет широкая приветливая улыбка.
— Ну здравствуй, колючка.
Давно забытое дурацкое прозвище заставляет Аддамс сморщить нос с нескрываемым неудовольствием — но парня напротив нисколько не смущает подобная реакция.
— Ты совсем не изменилась, — беззлобно подмечает он, сунув руки в карманы пальто.
— Стабильность — признак мастерства, — невозмутимо парирует она, изогнув смоляную бровь. — А вот ты изменился.
Последняя фраза вырывается совершенно непроизвольно — но это чистая правда.
Он действительно стал совсем другим. На смену нелепым очкам пришли линзы, вместо лаконичной короткой стрижки на его голове красуются беспорядочно уложенные и изрядно отросшие чёрные лохмы, а от нескладной подростковой худобы не осталось и следа.
Кажется, он даже загорел и подкачался.
И в этом парне практически ничего нет от того мальчика, с которым они когда-то провели два месяца в идиотском летнем лагере. А потом провстречались ещё целых два года.
— Даже не обнимешь меня? — иронично поддевает он, хотя прекрасно помнит, насколько сильно Аддамс ненавидит неуместные тактильные контакты при посторонних людях.
— Что ты здесь делаешь, Джоэль? — она едва заметно хмурится. Слишком уж странно снова произносить это имя спустя столько времени.
Oh merda, сколько они не виделись?
Год? Полтора? Больше?
В школе имени Нэнси Рейган он учился на класс старше — но в последний год перед выпускным сына миссис Гликер в очередной раз вышла замуж, и они всей семьёй переехали во Флориду к четвёртому по счёту отчиму.
Уэнсдэй очень хорошо запомнила их последний разговор. Джоэль долго мялся, потупив виноватый взгляд в пол, а потом вдруг резко вскинул голову и бескомпромиссно сообщил, что им необходимо расстаться, что он не верит в успешные отношения на расстоянии, что так будет лучше для них обоих… И великое множество других стандартных фраз, подводящих черту. Она в ответ не проронила ни единого слова — только сухо кивнула с бесстрастным выражением лица и ушла.
И заодно дала себе непоколебимое обещание никогда больше ни к кому не привязываться. Никого не целовать. Никого не любить.
— Мама развелась с Крисом и теперь снова выходит замуж, — Гликер пожимает плечами с таким видом, будто это всё объясняет. — За бэттера{?}[Нападающий в бейсбольной команде.] из Бостон Ред Сокс, представляешь?
— Я не спрашиваю, что ты делаешь в этом городе, — недовольно хмыкает Аддамс, сгребая учебники со стола в рюкзак. Похоже, нормально позаниматься сегодня уже не удастся. — Я спрашиваю, что ты делаешь именно здесь.
Она нарочно выделяет последнее слово особенно ядовитой интонацией, но тут же запоздало вспоминает, что надменное выражение лица и саркастичный тон на Джоэля никогда особо не действовали. Первые недели в летнем лагере он таращился на неё с нескрываемым восхищением, когда Уэнсдэй всего парой-тройкой хлёстких фраз могла осадить даже матёрых вожатых. А потом и вовсе заявил, что находит её нелюдимую манеру общения чрезвычайно… милой.
И разозлиться она тогда почему-то не смогла. Как и сейчас.
— Разве я не могу просто поздравить тебя с Днём Рождения? — Гликер тепло улыбается, демонстрируя крошечные ямочки на щеках, и помогает ей запихнуть в рюкзак увесистый томик по семиотике.
— У тебя мозги от тропического климата расплавились? — Аддамс раздражённо закатывает глаза, но не отталкивает его наглые руки, ловко застёгивающие молнию на забитом доверху рюкзаке. — Мой день рождения завтра.
— Я знаю, колючка. Неужели ты думаешь, что я могу забыть такую дату? — он хитро подмигивает, не прекращая улыбаться.
Она прекрасно понимает, на что он намекает — её пятнадцатый день рождения совпал с
