Из-за всего, что случилось, она не может быть частью семьи Ноблов официально, под своим именем. Теперь она живет в богатстве, но в обмен на это каждый день просыпается с чувством, что она – мошенница, аватар мертвой сестры, которая о ней ничего не знала. Ей нужно принять стиль Фиби и ее образ жизни, но и то и другое Надя не выбрала бы для себя, будь у нее возможность. Ничего из этого не ощущалось ею как свое собственное. Она не знала, изменится ли это со временем, перестанет ли эта розовая одежда и неудобная обувь казаться театральным костюмом. Сотрется ли полностью ее прежняя идентичность, просто потому что она должна стереться, если она не хочет попасть в тюрьму или что похуже.

Однажды это может начаться, и ей нужно будет решить, хочет ли она этого. Но сначала необходимо ответить на вопросы о гибели Фиби. И после всего, что она узнала о соседях за долгие часы, проведенные за компьютером, у нее появилось еще больше вопросов. Но и несколько идей. Теперь ей не очень нравилось жить так близко к Нейпирам. Каждое окно в этом доме будто с любопытством рассматривало ее.

Сегодняшний день начался немного спокойнее. Слава небесам, она не встретила внизу обдолбанного Уайатта, готовящего завтрак. Она встала раньше него и, завершив оставшуюся часть своего расследования, вышла, чтобы купить кофе и бейглы, пристально наблюдая за домом Нейпиров по пути туда и обратно. Идя домой, Надя заметила, что за ней наблюдают через такие же жалюзи, через какие Фиби смотрела на нее каждое утро, и ее накрыла волна неожиданной печали. Она все еще пыталась справиться с этим.

Когда Уайатт наконец вышел из своей комнаты, был уже почти полдень. Она не спросила, куда он вчера ходил. Это был бы нормальный вопрос для жены, а Надя никому не жена, не важно, под каким именем она ходит. Но она знает, что он вернулся далеко за полночь, и теперь его нежелание съесть больше пары кусочков бейгла при том, что он осушил три стакана воды и большой кофе, подсказывало, что он пил. По крайней мере он был в приемлемом состоянии, хотя вел себя тихо. Когда она попросила у него выбрать место, куда сегодня можно было бы сходить и обсудить все – что-нибудь нейтральное, без висящего в воздухе тумана убийства и боли, – он выбрал круглогодичный парк на излюбленном туристами Военно-морском пирсе. По крайней мере это весело, и там замечательные виды. Сейчас им это не помешает.

Но он стал даже более задумчивым после того, как они туда пришли. Когда ей не удалось уговорить его прокатиться ни на одном аттракционе, она сказала:

– Эй, ты хочешь, чтобы я все вытягивала из тебя клещами или как?

Он посмотрел на нее.

– Что?

– Кол из твоей задницы для начала. Поговори со мной.

Выражение его лица осталось задумчивым, и Надя решила, что он так и будет молчать, но в итоге он заговорил.

– Мы часто приходили сюда, когда встречались.

Она вздохнула.

– Не похоже на нейтральную территорию.

– В этом городе не так много по-настоящему нейтральных мест, когда речь идет о нас с Фиби, но я решил, что здесь будет лучше, чем где-то еще, потому что мне здесь нравилось больше, чем ей. Она не очень любила толпы людей, даже в юности. Но я не мог позволить себе сводить ее в пятизвездочный ресторан или в театр, к которым она была привычна. Было сложно встречаться с принцессой.

– Но все было не совсем плохо, если ты женился на ней.

Он ухмыльнулся.

– Ты права. Было сложно встречаться с принцессой, но и восхитительно. Она была умная, глубокая. Чертовски веселая. К тому моменту, как мы встретились, она уже немало попутешествовала. Она многому меня научила. Она заставляла меня воспринимать все так ярко и остро. Сложно не увлечься кем-то настолько интересным, даже если в глубине души ты и чувствуешь себя тупым по сравнению с ней. – Он провел рукой по волосам. – Да, может, идти сюда было плохой идеей.

Надя хотела выразить свое недовольство тем, что они притащились сюда, хотя он должен был знать, что это навеет болезненные воспоминания, но она понимала, что ему необходимо погоревать, необходимо примирить все хорошее и плохое, что случилось за последние пятнадцать лет жизни с этой женщиной. Она чувствовала примерно то же, когда умерла ее мать. Было полно поводов негодовать на Веру. Ее критиканская натура, ее постоянный негатив, то, насколько беспомощной она иногда казалась, из-за чего Надя чувствовала себя иногда скорее матерью, чем ребенком. Но больше всего Надю возмущала трусость – она оставалась с жестоким пьяницей, хотя могла выдоить деньги из Нобла и в любой момент купить им лучшую жизнь. Наверняка она бы осмеяла женщин, которые теперь, после смерти Дэниэла, говорят о пережитых домогательствах, несмотря на то что была одной из них.

Но это не значило, что боль утраты не подкрадывалась к Наде в самые неожиданные моменты и что это отменяло все хорошее: хулиганское чувство юмора Веры, ее великодушие, преданность, которую она проявляла к каждому, о ком заботилась, даже снисходительность к их ошибкам. Надя сомневалась, что когда-то перестанет слышать голос матери в голове в минуты острой самокритики. Она заметила лавку с видом на воду и повела его туда, чтобы сесть.

– Посмотри на меня, – сказала она.

Ей не очень нравилось то, что она видит. Это красивое лицо. Она заметила это с самого начала, но за те несколько дней, что они знали друг друга, стресс прочертил глубокие линии вокруг его глаз и рта, заставляя его выглядеть значительно старше своих лет. Казалось, что его виски и растущая щетина сильно поседели. Ему было бы неплохо побриться – или впасть на год в спячку.

– Я Фиби.

Он покачал головой.

– Нет.

Она взяла его руку.

– Заткнись. Сейчас я Фиби. Я выгляжу, как она. У меня в сумочке ее документы. На мне одно из ее глупых платьев, и у нас одна и та же дерьмовая отцовская ДНК. Я могу быть ею в большей степени, чем кто-либо другой, и я хочу, чтобы ты сказал мне ровно то, что сказал бы сейчас ей, если бы мог. Когда мы похоронили ее, ты сказал, что она знает, о чем ты думаешь, но, мне кажется, сейчас тебе нужно открыться.

Он опустил голову.

– Я знаю, что ты делаешь.

– Хорошо. Тогда подыгрывай и на этот раз будь пациентом. Я даю тебе возможность, которой ни у кого никогда не бывает. Конечно, ты можешь наорать на подушку или на стену, но это не сравнится с тем, чтобы выпустить пар на настоящего человека. Так что давай.

– Окей. – Он глубоко вздохнул и посмотрел ей в глаза, хотя Надя видела, что ему сложно не отводить взгляд. – Ты была права. Я перестал видеть тебя. Но я не уверен, что когда-то видел тебя настоящую, кроме того последнего дня. И было слишком поздно… – Он замолчал и остановил взгляд на своих ногах так надолго, что Надя подумала, не закончил ли он, но потом он продолжил. – Многие друзья, когда видели, как я влюблен в тебя, говорили, что я трачу время зря. Они говорили: посмотри на нее. Она холодная. С ней одни неприятности. Так ты далеко не уедешь.

Но я всего этого не видел. Я видел силу и независимость. Я видел яркую коробку, наполненную коробками поменьше, и я дождаться не мог, как проведу всю жизнь, открывая их, и я ощущал себя таким чертовски особенным, потому что из всех мужчин мира, которым ты могла бы это доверить, ты выбрала этого парня из ниоткуда. Но в какой-то момент я перестал открывать эти подарки, а ты перестала дарить их мне. Не знаю, что было сперва, но сейчас это не важно. Никто из нас не был совершенством. Но во мне все еще осталось желание. Я хочу выяснить, что же произошло. Я вижу тебя, и, наверное, я проведу весь остаток своей жизни, пытаясь найти верный ответ. Твоя сестренка помогает. Я думаю, она бы тебе понравилась.