— Черт, — отзываюсь я: один из новоприбывших наступил мне на ногу.

— Билл. Черт. Естественная реакция, — отвечает та. — Теперь, когда у него разлад с Эшли, он хочет вернуться к тебе. Бывшая жена — это все равно что разношенная обувь. Но, дорогая, старую обувь, поносив, снова засовывают в шкаф. А ты заслужила иную участь. Как новые туфли.

— Спасибо, — говорю я. Беллини, очевидно, думает, что сделала мне сногсшибательный комплимент. Но я вовсе не хочу походить на атрибут чьего-либо гардероба.

— Не сдавайся, — предупреждает она.

— Беллини, я не собираюсь впускать Билла в свою жизнь. Что сделано, то сделано. Давай просто посмотрим спектакль. Занавес вот-вот поднимут.

— Здесь нет занавеса, — говорит Беллини, и я понимаю, что она права. Никаких излишеств — ни занавеса, ни кресел, ни одежды.

Слава Богу, наш разговор обрывается, потому что свет гаснет. Когда зажигаются огни рампы, мы видим его — бармена из «Старбакса», абсолютно голого (если не считать световых пятен). А я думала, это произойдет в финале. Ведь самое лучшее всегда приберегают напоследок.

— Он великолепен, — шепчу я подруге. Наши глаза явно прикованы к одной точке.

— Я бы сказала — супер, — отзывается та.

— А тебя не смущает, что человек, с которым ты встречаешься, стоит здесь голый?

— Мне нравится, когда человек, с которым я встречаюсь, стоит голый.

— При всех?

— Если тебе есть что показать, так почему бы нет? — говорит наша одетая в черное соседка, которая, судя по всему, слышала весь разговор.

— Вы были бы не прочь с ним встретиться, а? — спрашивает Беллини, перегибаясь через меня.

— Я бы предпочла сначала увидеть его в одной из пьес Пинтера, а потом уже решать, — отзывается дама. — А что, в постели у него бывают осечки?

— Никогда, — отвечает Беллини. И садится поудобнее, чтобы насладиться зрелищем.

Хоть я и возвращаюсь домой за полночь, все равно звоню Кевину, чтобы пожелать спокойной ночи. Мне хочется услышать его голос. Но не важно, насколько хороша связь, — телефон не может заменить нам объятий. То и дело повисают неловкие паузы, которые мы не можем ничем заполнить.

— Моя постель чертовски пуста без тебя, — говорит Кевин.

— Слава Богу, — шутливо отзываюсь я и тут же добавляю: — Я все время о тебе думаю.

— Когда ты вернешься?

— Может быть, чуть позже, чем планировала, — нерешительно отвечаю я. — Мне нужно закончить дело Тайлера.

— С каких это пор Тайлер стал для тебя важнее, чем я? Я ведь видел этого парня. В гидрокостюме я смотрюсь сексуальней.

— И намного, — говорю я. Понятно, что Кевин шутит, но не стоит уязвлять мужское самолюбие. Я решаю умолчать о том, что провела весь вечер в созерцании голого мужчины.

— Твоя работа настолько для тебя важна, что ты не сможешь провести со мной Рождество, — с легким сарказмом говорит Кевин. — Это ужасно.

Я поражена.

— Дело не только в работе. Дети приедут домой на каникулы.

Секунду Кевин молчит и, кажется, понимает это так, что не он для меня — номер один. Надо объяснить ему, что он тоже очень мне нужен.

— Почему бы тебе самому не приехать? — предлагаю я.

— Не могу; это туристический сезон.

Я сдерживаюсь и не указываю Кевину на то, что я тут не единственный человек, чьи дела мешают нам быть вместе.

— Мне без тебя скучно, — говорю я.

— Мне тоже.

Я вешаю трубку и думаю, что территориальная удаленность всегда усиливает непонимание. Я закрываю глаза и пытаюсь представить, каким может быть Рождество на Виргин-Горда. Воображаю себе пальмы, украшенные фонариками, манго, которое поджаривают на открытом огне, и Санта-Клауса, прибывающего на моторке. Наше снежное Рождество всегда было куда более традиционным, хотя в этом году я собираюсь несколько отступить от канона.

Адам и Эмили приезжают домой на зимние каникулы, но я не могу больше проводить с ними целый день за счет работы. Они заняты тем, что встречаются с друзьями, и ничуть не возражают. Но мне от этого очень грустно. Чем старше становятся твои дети, тем меньше они нуждаются в тебе и тем сильнее ты нуждаешься в них.

Поздно вечером мы снимаем с чердака коробки с елочными украшениями и принимаемся весело развешивать их на двухметровой елке. На следующий день я любовно отбираю на сайте Amazon.com — истинном спасении работающих матерей — многочисленные подарки, которые предстоит положить под елку.

Дети пригласили к нам друзей из колледжа — четверых студентов по обмену из Бразилии, Италии, Испании и Индонезии, которые не могут уехать домой на каникулы. Рождественский ужин превращается в огромный «шведский стол», куда каждый из приглашенных вносит свою лепту. Наверное, это единственный случай, когда южноамериканские черные бобы и свиная отбивная соседствуют с индонезийскими банановыми чипсами «Лампунг». Беллини приносит аксессуары — блестящие браслеты, которые мы используем как кольца для салфеток, и великолепную вязаную «дорожку» — она раскладывает ее на столе. Я колеблюсь, прежде чем поставить на нее липкую тарелку с ямсом, но Беллини обещает показать мне лучшую в городе химчистку.

Вместо рождественских гимнов бразильская студентка, красавица Эвахи, включает латиноамериканскую музыку, и я немедленно вспоминаю, как Кевин учил меня танцевать.

— Отличный ритм, — говорит Адам, берет Эвахи и энергично кружит ее по комнате. Она смеется, ее длинная разноцветная юбка так и мелькает, а густые волосы падают на глаза.

Когда они, разрумянившиеся, садятся на место, блистательная Эвахи придвигается чуть ближе к Адаму. Каждая женщина скажет, что мечтает повстречать мужчину с чувством юмора; но что на самом деле ей нужно — так это мужчина с чувством ритма. Интересно, где Адам этому научился? Явно не у родителей. У меня всю жизнь обе ноги были левые. А у Билла, по ощущениям, ног вообще было три.

Чувственная музыка, изящно украшенный стол, изысканные блюда — это, конечно, не похоже на традиционные рождественские открытки. Вместо тихого вечера у нас бурное веселье. Я купила для всех маленькие подарки, и после десерта стол тут же покрывается оберточной бумагой и ленточками.

— Как замечательно, — говорит Эвахи, листая книгу, посвященную черно-белому кино тридцатых годов. — А как вы узнали, что я обожаю старые фильмы?

— Адам рассказал!

Она с улыбкой смотрит на моего сына, берет его за руки, и они танцуют. Эвахи что-то говорит ему. Не знаю, как у него с квантовой физикой, но в том, что касается амурных дел, Адам заслуживает оценки «отлично».

И не собирается останавливаться на достигнутом.

— Эвахи. Какое милое имя. Откуда оно? — спрашивает Беллини. Быть может, она готовится сменить свое нынешнее прозвище на нечто более стильное.