Взаимовыгодный альянс, по-другому назвать такое сотрудничество было нельзя. Да оно и понятно — оба государства оказались в экономической изоляции, ведь главным морским перевозчиком оставалась Великобритания, историческая «владычица морская».

— Мой фюрер! К вам советник из МИДа!

— Пусть он войдет, Шмундт!

Андрей оторвался от бумаг и пристально глянул на вошедшего советника. Тот замер в ожидании, сохраняя пресловутое нордическое спокойствие. Родионов указал ему на стул.

— Передайте министру для послов в прибалтийских странах мое указание. Пусть в неофициальных беседах проявляют видимое сочувствие и выражают надежду, что Советы не зайдут слишком далеко в своих намерениях. В Финляндии же позиция должна быть более лояльной, в любом случае Сталину мы ее не отдадим!

Иначе Андрей сказать не мог — стратегические металлы, главным образом никель, шли из Петсамо-Печенги, на рудники которой проявил свой интерес и СССР. Отдать финнов, конечно, можно, но себя жалко — тогда ему генералы и промышленники за потерю стратегического сырья шею махом пережать смогут. А оно надо? Да и финны за свое стяжательство в прошлом году по морде уже получили, вот и хватит с них. Достижения социализма, такие как массовые «посадки», постоянное «укрепление дисциплины» и бесконечные очереди, вряд ли принесут им благо.

— Да, кстати, советник, вы знаете, какие анекдоты про меня рассказывают в заокеанской прессе? Или их нет?

— Есть, мой фюрер! Их еврейская пресса не может обойтись без…

— Оставьте, я не в обиде! Могу даже сам рассказать вам анекдот, если желаете! — Андрей усмехнулся. — Они описали такую ситуацию, в которой встретились со мною Сталин и Черчилль. Разговор между нами пошел о господствующих в наших странах учениях и о том, как их воспринимает народ. В качестве замены учению выбрали горчицу, а вместо народа обычную кошку. И решили поставить эксперимент. Вы слышали эту историю?

— Нет, мой фюрер! — удивление советника было искренним. — Даже подобного не встречалось. Я весь во внимании!

— Так вот — я просто раскрыл кошке рот и сунул туда ложку горчицы, заявив, что национал-социализм принимают только так.

На лице советника даже мускул не дрогнул, но в глазах промелькнуло полное согласие.

— Черчилль мазанул горчицей пластик ветчины, накрыл его вторым и протолкнул кошке в рот, ибо та, учуяв нехороший запах, отказалась есть горчицу в чистом виде. Кошка заурчала от вкуса мяса, но через минуту сморщилась. А сэр Уинстон пояснил, что в этом есть суть демократии.

— Смешно, мой фюрер, но удивительно точно, — однако голос дипломата продолжал оставаться серьезным. — А как накормил кошку Сталин?

— А он не стал ее кормить, советник. Он ей намазал горчицей под хвостом. Кошка вырвалась из рук, отбежала в сторону и стала вылизывать пострадавшее место, отчаянно мяукая. А Сталин сказал, что именно так принимают социализм, добровольно и с песнями!

Дози

Готфрид Леске никогда в жизни не видел до такой степени уставшего человека. На молодого француза было больно смотреть — красные, как у кролика, глаза опухли настолько, что еле открывались. Пару раз он даже засыпал над столом, врезавшись головой в тарелку. Хорошо, что макароны уже остыли, и пилот еле их жевал, хотя был, несомненно, голоден.

Французские истребители «Моран» попытались атаковать бомбардировщики прямо над станцией, но, вовремя заметив сопровождавшие их «Мессершмитты», тут же бросились наутек Лишь один француз, словно пьяный или слепой, пошел на его бомбардировщик, но был тут же перехвачен немцами, что стали чуть ли не играть с бедолагой. Но вскоре «Мессершмиттам» наскучила возня, и парой очередей они обратили «Моран» в костер, хорошо, что пилот успел выпрыгнуть.

На земле его взяли в плен и тут же отправили на ближайший аэродром. Вот так пилот оказался за одним столом с теми, кого пытался атаковать. Для Леске такая встреча имела большой интерес — любопытно же знать, с кем воюешь в воздухе. Но он и опасался поначалу разговора — дело в том, что весь экипаж знал, что Готфрид учил в школе французский язык, однако сам пилот прекрасно знал о скудости своих знаний и боялся попасть впросак.

Однако повезло. Французский пилот бегло говорил на немецком языке, так как в свое время обучался музыке в Дрездене. По его виду нельзя было сказать, что он как-то расстроен от того, что попал в плен. Может, дело в том, что парень просто вымотался до предела? И Леске не удержался от вопроса.

— Война для меня закончилась, — только и сказал в ответ француз, совершенно спокойно и отнюдь не печалясь по этому поводу.

Экипаж «Хейнкеля» дружно переглянулся, немцам и в голову не приходило, что противник может отказаться сражаться, когда возможности для сопротивления не исчерпаны.

— Вас так много! Вас невыносимо много! — с каким-то ужасом проговорил француз и повторил эти слова несколько раз.

Шато-Тьерри

Наступление для «Лейб-штандарта» началось во втором эшелоне, где эсэсовцы терпеливо дожидались, когда пехота прорвет французские позиции на Сомме, и лишь после прорыва фронта полностью моторизованный полк ринулся в брешь.

К вечеру полк уже достиг лесного массива Вильескотерет и стал осторожно продвигаться вперед по единственной дороге, сильно опасаясь, что в любой момент лесная тишина взорвется выстрелами и багровые сполохи прогонят ночную тьму.

Однако ничего не произошло — солдаты 11-й французской дивизии, несколько дней отчаянно сражавшиеся, полностью пали духом. И время от времени группы усталых «паулю», которых настигали эсэсовцы, покорно складывали оружие и падали на траву без сил — для них война была уже закончена.

Лес стал более интересным к утру, когда солдаты стали оглядываться и увидели незажившие следы, оставшиеся еще от прошлой войны. А тут еще командир Зепп Дитрих поведал всем, как встретил он здесь атаку английских танков и подбил огромный еле двигающийся бронированный ящик «самца» и заслужил Железный крест.

Молодые парни тут же стали искать то место, обшаривая глазами уже знакомые им следы войны. Возникли разного рода предположения, но вскоре разговоры затихли, не до того всем было. Ведь для них война шла, а впереди мог ждать новый бой, в котором неизбежны потери.

К полудню мотоциклисты Майера вошли в городок, вот тут-то и нарвались на ожесточенное сопротивление французских солдат, что находились здесь в резерве.

И увязли сразу — пулеметные очереди остановили продвижение вперед. Пришлось вызвать поддержку артиллерии, и на город посыпались снаряды, снося с улиц баррикады, за которыми пытались отстреливаться немногие храбрецы.

Большинство солдат противника торопливо сбежали, бросая оружие и амуницию, жители попрятались, и пустынные улицы произвели на Майера гнетущее впечатление. Город словно вымер, и даже видавший виды гауптштурмфюрер не смог переломить тягостного настроения, что давило душу. Тем более что продвижение вперед несколько застопорилось — французы все же успели взорвать мосты.