Доктор Блайт действительно посмеялся за завтраком… но больше он никогда не смеялся над снами мисс Оливер, так как в тот же день пришли новости о начале наступления под Верденом[88], и после этого на протяжении всех прекрасных весенних месяцев обитатели Инглсайда жили в оцепенении смертельного страха. Это были дни, когда они в отчаянии ждали конца, пока шаг за шагом немцы продвигались все ближе и ближе к последнему оборонительному рубежу несчастной Франции.

— Если немцы захватят Верден, дух Франции будет сломлен, — с горечью сказала мисс Оливер.

— Но они его не захватят, — твердо заявила Сюзан, которая в тот день не могла даже есть за обедом от страха, что именно это немцы и сделают. — Во-первых, вы видели во сне, что у них ничего не выйдет… вам снилось именно то, что с самого начала говорили и говорят французы: «Они не пройдут». Уверяю вас, мисс Оливер, дорогая, когда я прочитала новости в газете и вспомнила ваш сон, я вся похолодела. Мне это показалось возвращением библейских времен, когда люди довольно часто видели вещие сны.

— Я знаю… знаю, — сказала Гертруда, беспокойно расхаживая по комнате. — Я тоже упорно стараюсь верить в свой сон… но каждый раз, когда приходят плохие новости, эта вера изменяет мне. Тогда я говорю себе о «простом совпадении»… о «подсознательной памяти» и прочем.

— Я не понимаю, как в какой бы то ни было памяти могут всплыть слова, которые еще даже не произносились, — упорствовала Сюзан, — хотя, разумеется, я не такая образованная, как вы с доктором. И я, пожалуй, предпочитаю не иметь образования, если с ним становится настолько трудно понять самые очевидные вещи. Но, в любом случае, нам ни к чему тревожиться из-за Вердена, даже если гунны его захватят. Жоффр говорит, что город не имеет никакого стратегического значения.

— Это знакомое утешение, которым нас уже потчевали слишком часто, когда наши войска терпели поражения, — возразила Гертруда. — Оно потеряло свою способность зачаровывать.

— Была ли когда-либо в истории человечества подобная битва? — задумчиво спросил мистер Мередит, когда в один из апрельских вечеров зашел в Инглсайд, чтобы обсудить новости.

— Масштабы происходящего колоссальны, — сказал доктор. — Описанные Гомером битвы в сравнении с нашими временами всего лишь мелкие стычки между несколькими горстками греческих воинов. Вся Троянская война могла быть боевым столкновением вокруг какого-нибудь форта Вердена, и военный корреспондент посвятил бы ей не более одного предложения в своем сообщении в газету. Я не верю в оккультные силы… — доктор бросил взгляд на Гертруду, — но у меня предчувствие, что исход всей войны зависит от результатов Верденской битвы. Как говорят Сюзан и Жоффр, город не имеет стратегического значения; но то, что происходит, имеет громадное значение, как битва за Идею. Если Германия победит, она выиграет всю войну. Если она потерпит поражение под Верденом, дальнейший ход событий станет неблагоприятным для нее.

— Она потерпит поражение, — сказал мистер Мередит с глубоким чувством. — Невозможно победить Идею. Франция совершает настоящие чудеса. Мне кажется, что в ней я вижу светлые силы цивилизации, оказывающие решительное сопротивление черным силам варварства. Я думаю, что весь наш мир сознает это и поэтому мы все, затаив дыхание, ждем исхода битвы. Речь идет не просто о том, в чьих руках окажутся несколько фортов или кто захватит несколько квадратных миль пропитанной кровью земли.

— Я все спрашиваю себя, — сказала Гертруда, словно во сне, — будет ли какое-то великое благо — настолько великое, чтобы стоить такой страшной цены — наградой за все наши страдания? Муки, в которых содрогается сейчас мир, — это муки рождения какой-то замечательной новой эры? Или это всего лишь никчемная возня каких-то жалких «муравьев в сияньи мириадов солнц»[89]? Мы очень легко относимся, мистер Мередит, к какому-нибудь бедствию, которое приводит к разрушению муравейника и гибели половины его обитателей. Неужели Сила, которая управляет вселенной, считает нас такими же незначительными, какими мы считаем муравьев?

— Вы забываете, — сказал мистер Мередит, и его темные глаза вспыхнули, — что бесконечная Сила потому и бесконечна, что проявляется как в бесконечно великом, так и в бесконечно малом. Мы же ни то, ни другое, а потому для нашего восприятия недоступно ни слишком великое, ни слишком малое. Для бесконечно малого муравей имеет такое же значение, как мастодонт. Мы свидетели мук, в которых рождается новая эпоха… но она появится на свет слабой, плачущей, как любой новорожденный. Я не принадлежу к числу тех, кто ожидает, что прямым результатом этой войны станет совершенно новый мир. Не так действует Бог. Но Он действует, мисс Оливер, и в конце концов Его замысел будет осуществлен.

— Здравый и традиционный взгляд… здравый и традиционный, — одобрительно пробормотала Сюзан, трудившаяся в кухне.

Ей было приятно, что мисс Оливер время от времени получает подобный нагоняй от священника. Сюзан очень любила мисс Оливер, но, на ее взгляд, та слишком уж часто позволяла себе еретические речи в присутствии священника и потому заслуживала периодических напоминаний о том, что подобные вопросы вне ее компетенции.

В мае Уолтер прислал письмо, в котором сообщил, что получил медаль «За безупречную службу». Он не сказал, за что его наградили, но другие позаботились о том, чтобы весь Глен узнал, какой подвиг совершил Уолтер. «На любой другой войне, — писал домой Джерри Мередит, — за это наградили бы Крестом Виктории. Однако командование не может сделать Крест Виктории таким же обычным делом, как те подвиги, которые совершаются здесь ежедневно».

— Все равно ему должны были дать Крест Виктории, — заявила Сюзан.

Она была очень возмущена этой несправедливостью. Было не вполне понятно, кто виноват, но если решение принимал генерал Хейг, то у Сюзан впервые возникли серьезные сомнения насчет его пригодности к должности главнокомандующего.

Рилла была вне себя от восторга. Это он, ее дорогой Уолтер, совершил подвиг… Уолтер, которому в Редмонде кто-то прислал белое перо. Это он, вернувшись в окоп после атаки, вновь выскочил под вражеский огонь, чтобы втащить в безопасное укрытие раненого товарища, упавшего на нейтральной полосе. О, ей казалось, она видит перед собой его прекрасное бледное лицо и чудесные глаза, какими они были в ту минуту! Как приятно быть сестрой героя! И он даже не нашел нужным написать об этом родным. В письме, которое он прислал Рилле, говорилось совсем о другом — о дорогих сердцу мелочах, которые оба они знали и любили когда-то, сто лет назад, в прежние чудесные, безоблачные дни.

«Я вспоминаю нарциссы в саду Инглсайда, — писал он. — Когда ты получишь это письмо, они уже будут цвести под прекрасным розоватым небом. Неужели они такие же яркие и золотистые, как всегда, Рилла? Мне кажется, что они должны быть окрашены в кровавый цвет… как маки, которые мы видим здесь. А с каждым новым, чуть слышным звуком весны будет появляться новая фиалка в Долине Радуг.