– А если так…

Травкин переключил режим робота на восприятие человеком, отодвинув в сторону главенство корабельного искина.

– Внутреннее кровотечение! – взвыла система. – Разрыв селезенки, ушибы, переломы, раздробление…

Травкин не вслушивался, он пытался не выронить лазерный скальпель и не закурить прямо в операционной.

– Ебать-колотить, – выдохнул он любимую фразу брата, – да что тут происходит вообще, Аннушка?

– Опасность! – взвизгнула система, – Давление падает! Критическая потеря крови…

– Заткнись, – буркнул Гай, голосовой командой выключая режим подстраховки и озвучивания диагностики повреждений. – Сам вижу, не дурак.

Теперь у Травкина началась привычная, немного скучная, но любимая работа. Гавриил Самуилович временно замещал Творца, гадая, почему автоматика не реагировала на его приказы, отказалась давать отчет о состоянии андроида, и что смущает самого Гая в поведении всей этой «бесовской электронщины».

В то время, пока Травкин латал Уискер и замазывал подпаленную шкуру Ульриха студенистыми регенераторами, капитан тупо жал на сенсоры управления, сидя на мостике. Он не думал, что и как делает, руки сами выполняли задачу. Корабль готовился свалить ко всем чертям, а вот мысли Ричарда явно витали где-то далеко от его работы. Мельком осмотрев капитана с боцманом, Док выгнал их взашей, предпочитая заняться тяжелыми пациентами.

– За пару часов не передохнете, – ободрил он их, выставляя прочь, – а потом я вас спиртом намажу.

– Что за нахрен, – раздраженно буркнул капитан, холодно глядя на расчеты курса, это вообще андроид, машина, что ей будет, – хрипло добавил он для успокоения.

– Ну-ну, – ехидно вставил Джек, угрюмо думая о том, что вряд ли Гавриил намажет его спиртом изнутри.

– Капитан, – радостно сообщил искин, – меня взломали.

Ричард сумрачно сдвинул брови.

– Что за…

Он быстро вывел собранные о взломе данные, потом перевел тяжелый взгляд на Джека.

– Ты знаешь, что с Гаем?

– Он наркоман, – равнодушно пожал плечами боцман. – А разве это новость?

– Ты его в каком состоянии нашел? – добавив в голос металл, осведомился Рик. – Где был, что делал, как выглядел?

– Хуево выглядел, нихуя не делал, был в полной…

– Не продолжай, – сморщился кэп. – Откуда у него капитанский доступ?

Ричард строго смотрел на Кацмана, безошибочно обнаружив корень проблемы. Джек смутился, заерзал в кресле, тут же пожаловавшись на боль во всем мозге, трещины внутренних органов и переломы памяти.

– Джек, – строго продолжил Рик, – не ври. Ты ему код дал?

– А что, не надо было? – зло сказал он. – И я не дал, я подобрал, – окончательно смутился он, насупившись.

– Гений, блин, – вздохнул Рик. – Так что случилось-то, пока нас там немного убивали?

– Точно не знаю, но Гай бы не стал для развлекухи кодами баловаться. Если прибегнул к капитанскому доступу…

– Не «если», а «зачем», – задумчиво проверяя данные, сказал капитан. – Он запускал реген-капсулу для себя, потому искин и обещал нам его только через 23 минуты после вызова, но он появился раньше, значит, не стал дожидаться. А вот что его загнало в саркофаг…

– Не знаю, – глядя на Ричарда исподлобья, сказал Джек, – я в эти ваши сракофаги и под страхом смерти не полезу.

– А если там виски будет? – все с тем же выражением лица осведомился капитан, будто бы невзначай. – Тоже не полезешь?

Кацман погрустнел окончательно.

– Не будет там виски, – весомо заявил Кацман. – Виски бывает только там, где я его положу. У меня к нему всегда капитанский доступ.

When I saw that heartbeat

I knew it wasn’t a sin

Can someone tell me

Why this has happened to me

Why was it only in death

Were you redeemed, my child

Disturbed «My Child»

– Детка, Деточка! Смотри, кто к нам пришел! Они хотят тебя поздравить с твоим днем рождения. Ну же, выходи, детка…

Голос был Анне незнаком. Мягкий, но требовательный, с нотками усталости и небольшого раздражения. Приятный женский голос, который кого-то звал. Где-то на заднем плане слышались и другие голоса. Детские, нетерпеливые, высокие голоса собравшихся здесь и теперь ожидающих, что к ним выйдет… кто? Кто должен был появиться? Кого все ждали? Зачем пришли? Что такое «день рождения», Аннабель знала. Дата, когда на планете появляется новый ребенок, фиксируется в базе данных вместе с первыми пробами на мутации, возможные генетические аномалии развития и пробы на совместимость с самыми распространенными расами чужих. ДНК заносилось в специальный реестр, закреплялось за новорожденным гражданином и являлось впоследствии подтверждением личности при вступлении в обучающие заведения или посмертной идентификации личности…

День своей активации на борту корабля Уискер никак не относила к подобным памятным датам.

– Детка, ну где же ты? Мы все тебя ждем, выходи, не бойся…

Теперь перед глазами появилась нечеткая дрожащая, как при сбоящей гиперсвязи, картинка. Морщинистое женское лицо, синие глаза, такие яркие, что общая блеклость черт становилась даже не просто скудным дополнением, а превращалась в расплывчатое пятно.

Или просто все плыло перед глазами?

К Анне потянулась сухонькая рука женщины. Прикосновение было теплым, успокаивающим, приносящим радость и отгоняющим тревогу.

Тревога? Откуда?

Картинка расплылась снова, но голоса отдалялись постепенно, затухая, будто Анне заткнули уши ватой.

– Давление падает! – донеслось до Уискер сквозь вату. – Реанимация по первой схеме…

Ее тряхнуло, но не сильно. Было похоже, что пьяный боцман снова запнулся за ее кресло, проходя мимо. В этот момент Анна очень четко вспомнила Кацмана. Высокий, крепко сбитый – как говорил о нем Док; всегда мрачный и язвительный – по словам капитана, Джек Дэниэлс Кацман возник перед ней резко, глядя прямо в глаза. Длинные волосы, всегда находящиеся в беспорядке в моменты отдыха, и аккуратно собранные в длинный хвост на затылке в рейсах. Губы поджаты, на лице не дрогнул ни один мускул. Он открыл рот и что-то сказал, но Аннабель не услышала, звуки резко оборвались.

– Пульс отсутствует, – снова донеслось до Уискер. Джек перед нею стал медленно расплываться в такое же пятно, как и предыдущая картинка. Только в зеленых глазах промелькнуло что-то. Нечто такое странное, совершенно несвойственное циничному боцману.

Кажется, Ричард называл этот взгляд сочувственным… или тревожным?