Когда мы оказываемся у крутого склона, который ведет на красную территорию, Медуза прекращает погоню. Ее царство осталось наверху, она никогда не покидает его.

Мы скатываемся вниз, на маковое поле. Мы бежим, и никогда еще я не был так рад тому, что у меня есть ноги, уносящие меня все дальше, веки, поднимающиеся и опускающиеся, руки, которые я могу сжимать и разжимать.

Мы долго бежим и наконец останавливаемся. Нам уже не нужно держаться друг за друга. Я падаю в маковое поле, начинаю кататься по нему, с восторгом чувствуя движение каждого мускула. Я избежал худшего, я жив и могу двигаться.

Мы смотрим друг на друга, удивляясь тому, что живы. Значит, прошли не часы, недели или год. Всего несколько минут.

Я счастливо отделался.

– Ну что же, вот и все, – говорит Мата Хари. Сейчас эта фраза звучит как-то особенно.

– Спасибо, – говорю я.

Мое тело стремится обнять ее, но мой разум мешает. Я смотрю на остальных. На теонавтов, муз, на порхающую над нами херувимку.

Я начинаю понимать, как все было. Сморкмуха полетела за Фредди Мейером, и он забрался на гору, чтобы вытащить нас из западни. Мата Хари не бросила меня, а попыталась спасти поцелуем.

Херувимка взлетает выше, чтобы убедиться, что нам не угрожает опасность. Я протягиваю ей палец, и она садится на него.

– Спасибо и тебе, сморкмуха.

Услышав имя, которое ей не нравится, херувимка показывает мне длинный, как у бабочки, язык и улетает.

– Эй, сморкмуха, подожди!..

Она уже далеко. Я смотрю на своих друзей.

– Где Камилла Клодель? – вскрикиваю я. – Нужно вернуться за ней.

– Слишком опасно, – категорически возражает Жан де Лафонтен.

– Мы не можем бросить ее там. Нужно идти спасать ее! – повторяю я.

– Слишком поздно. Целовать нужно, пока еще можно спасти, – говорит Рауль.

– Он прав, – подтверждает Мельес. – Мата Хари спасла тебя, потому что действовала быстро. Камилла уже совершенно окаменела.

– Скульптор превратился в скульптуру – логичный конец, – говорит Рауль.

Мы смотрим вверх, туда, где начинается оранжевая территория.

– Все кончено, мы не сможем пройти дальше. Во всяком случае, я туда не вернусь.

Музы Мэрилин Монро и Фредди Мейер знаками показывают нам, что они больше не могут здесь оставаться. Помощь богам-ученикам имеет границы.

Мы изнурены, но нужно идти. Пора возвращаться в Олимпию.

Проходя под водопадом, я наслаждаюсь потоками холодной воды. Я хочу почувствовать жизнь в каждом квадратном миллиметре своего тела. Я понимаю теперь, как хорошо обладать настоящим телом, воспринимать окружающий мир всеми органами чувств, двигаться. Я сгибаю и разгибаю пальцы, улыбаюсь, смеюсь, поднимаю руки. Спасибо тебе, Боже. Мое тело – антенна, которая принимает весь мир. Я дышу полной грудью. Закрываю глаза. Я счастлив, что обладаю оболочкой, в которой можно двигаться.

Я жалею деревья. Жалею камни. Внезапно я понимаю, что тысяча недомоганий в прошлой жизни были настоящим благословением. Приступы ревматизма, кариес, язва, даже воспаление лицевого нерва – ведь это были ощущения, сильные ощущения. Боль, которую я испытывал, означала, что я существую.

Все мое тело воспринимает окружающий мир, и мне кажется, что я впервые знакомлюсь с этой планетой, с космосом. Стоило натерпеться столько страху, испугаться, что навсегда останешься неподвижным, чтобы испытать счастье, почувствовать свободное биение жизни в собственном теле.

Чем выше поднимается душа, тем сильнее давление, которое она испытывает.

Душа поднимается? Надо же, я никогда не замечал, что в слове «ученик» скрыто значение «подниматься»[13].

Ко мне подходит Мата Хари. Мокрая тога плотно облегает ее фигуру.

Я отмываюсь, тру себя, смываю пот, пыль и страх.

Откуда это чувство вины, которым пропитана моя кожа? Я чувствую вину за то, что не спас Эдмонда Уэллса и Жюля Верна. Когда я был ангелом, я не спас моих смертных подопечных – Игоря и Венеру. А еще раньше – Феликса Кербоза и моих друзей танатонавтов, погибших в той безумной экспедиции. Я чувствую себя виноватым во всех несчастьях, когда-либо случавшихся в мире, с начала времен и по сей день. Во всех войнах, где бы они ни происходили, есть и моя вина. Во всех несправедливостях, и даже в первородном грехе. Каин убивает Авеля. Ева ест яблоко. Это тоже из-за меня?

Даже Афродита – это моя вина. Разгром моего народа – моя вина.

Я подставляю голову под струи воды и задерживаю дыхание, пока легкие не начинают гореть.

Я думаю о своей матери, которая давно сказала мне: «Ты виноват». Как же она была права. Но она не сказала: «Ты ничего уже не исправишь». Она сказала: «Ты можешь это изменить». Она говорила тогда о беспорядке в моей комнате. Я неосторожно потянул свитер, который зацепился за край аквариума с красной рыбкой. Несчастная рыбка погибла.

«Ты виноват. Но ты можешь это изменить».

Я навел порядок в комнате и купил другую рыбку.

Можно ли купить новое человечество?

Я закрываю глаза. И снова открываю их. Мата Хари спокойно смотрит на меня. Она знает, что полуобнажена.

Она красива, смела, возможно, это самая прекрасная женщина, какую я когда-либо знал, если не считать Афродиту.

Похоже, вот в чем моя проблема. У меня неправильные желания.

Путаница.

Не так ли действует дьявол?

Жан де Лафонтен толкает меня.

– Уже поздно, пора возвращаться. Нам нужно торопиться.

Я не шевелюсь. Мата Хари стоит передо мной, словно ждет чего-то.

– Мата, я хотел тебе сказать…

– Что?

– Нет… Ничего. Еще раз спасибо за то, что ты сделала.

Камилла Клодель осталась на оранжевой территории. Нас осталось 77.

Мы возвращаемся, и я до крови кусаю себе язык.

«Возможно, иногда лучше быть деревом», – думаю я.

Из всех деревьев самое загадочное – китайское гинкго билоба. Это самое древнее дерево из известных на сегодняшний день. Считают, что оно существует на Земле уже 150 миллионов лет. Кроме того, это самое выносливое дерево. Меньше, чем через год после ядерного взрыва в Хиросиме, оно первое проросло на зараженных территориях.

Существуют мужские и женские деревья гинкго. Замечено, что деревья разного пола тянутся друг к другу, даже если их разделяют сотни метров. Чтобы гинкго размножались, необходимо, чтобы пыльца мужского дерева долетела до цветов женского. Появившийся в результате плод гниет с неприятным запахом, и из него высыпаются семена, из которых вырастают новые деревца.