Афина собрала кровь Медузы и отдала ее целителю Асклепию. Кровь из правой вены горгоны возвращала жизнь, кровь из левой вены была страшным ядом.

Как утверждает историк Павсаний, Медуза была царицей и на самом деле жила близ Тритонидского озера. В наши дни это озеро находится на территории Ливии. Она препятствовала распространению греческого владычества на море и была убита молодым пелопонесским царевичем.

Эдмонд Уэллс. «Энциклопедия относительного и абсолютного знания», том V (со слов Франсиса Разорбака)

Шум крыльев, шипение змей, шелест ткани. В дыму и тумане трудно понять, откуда приближается опасность, но мы чувствуем, что она уже близко.

– Закройте глаза, это Медуза! – кричу я, крепко зажмуриваясь.

– Давайте возьмемся за руки и замрем! – добавляет Рауль.

Мы ищем друг друга на ощупь. Соприкасаемся руками, хватаемся друг за друга. Закрыв глаза, встаем в круг. Слева от меня Мата Хари, справа Рауль. Шум крыльев приближается. Я чувствую, как Мата Хари вцепилась в мою руку.

Мы ощущаем чье-то присутствие. Что-то летит, садится на землю, идет, царапая когтями землю.

Ожидание.

Она здесь, я точно знаю. Совсем близко. От нее исходит зловоние. Если это та самая Медуза, о которой Эдмонд Уэллс писал в своей «Энциклопедии», то Афина далеко зашла в своей мести.

– Вы!.. – произносит горгона замогильным, гулким голосом, словно ее горло забито камнями.

– Вы!.. – повторяет она с отвращением. – Постоянно суетитесь!.. Мечетесь повсюду, размахиваете руками. Ваши рты открываются и закрываются, и оттуда постоянно слышен шум. Вы все время шевелите пальцами, руками и ногами.

Время от времени ее голос превращается в шипение, которому тут же начинают вторить змеи, шевелящиеся у нее на голове. Эдмонд Уэллс как-то сказал мне: «Все злодеи из греческих легенд: Минотавр, Медуза, Циклоп – не что иное, как образы храбрецов, чья единственная вина была в том, что они позволили грекам победить себя и умерли. Они не могут опровергнуть клевету, возведенную на них официальными историками». Согласно легенде, Персей отрубил Медузе голову. Значит, она снова выросла, или легенда врет.

– Может, попытаемся отступить и вернемся обратно? – предлагает Густав Эйфель.

– Да-да, с закрытыми глазами, и свалимся в пропасть с кипящей лавой, – отвечает Рауль.

– Что же тогда делать? – снова спрашивает Эйфель.

– Пока стоим неподвижно с закрытыми глазами, – говорю я.

Медуза обошла нашу группу и движется ко мне. Я чувствую, что ее лицо приблизилось к моему.

– Ага!.. Неужели мне попались разумные человеческие существа? – насмешливо говорит она. – Люди, размышляющие, прежде чем что-либо предпринять? Выбирающие из двух казней ту, которая кажется менее мучительной? Потому что я предложу вам выбор: сгореть в лаве или превратиться в камень. Хотя, если хорошенько подумать… даже если сгоришь в лаве, все равно станешь камнем.

Она разражается странным смехом. Это нечто среднее между карканьем и ревом кабана. Друзья так стискивают мои руки, что, кажется, вот-вот сломают. Мы дрожим от напряжения.

– Раньше я удивлялась своей способности обращать в камень тех, кто осмеливался посмотреть на меня. А потом привыкла. Если уж говорить начистоту, мне это даже нравится. Мне всегда нравилась скульптура.

Кажется, горгона подошла теперь к Камилле Клодель. Я слышу, как бурно дышит Камилла. Я догадываюсь, что Медуза гладит ее волосы.

– Сначала я хотела высечь из камня куст. Я выбрала себе модель – настоящий, живой куст. Но ветер постоянно шевелил его листву. Это очень раздражало. Очень.

Она идет дальше, подходит к Жану де Лафонтену, автору басни «Дуб и тростник».

– Тогда я срубила его и поставила в закрытое помещение, подальше от сквозняков. И он больше не шевелился.

Теперь она стоит перед Жоржем Мельесом.

– Потом я решила сделать скульптурное изображение рыб. Я достала аквариум. Но его обитатели так и сновали в воде – туда-сюда, вверх-вниз. Тогда я заморозила воду, и они наконец остановились.

Она касается Маты Хари.

– Я решила вырезать из камня собаку. Она тоже все время вертелась. Лизала мне руку. Ела. Она двигалась даже во сне. И я сделала из нее чучело.

Горгона возвращается к Камилле Клодель.

– Благодаря Афине все проблемы в прошлом. Не нужно ни замораживать, ни набивать чучела – я просто превращаю в камень. Мне удаются любые произведения искусства, я без труда работаю с самой великолепной моделью – человеком.

Мы едва осмеливаемся дышать. Горгона продолжает:

– Я часто развлекалась на вашей «Земле-1». Освоив отдельные фигуры, я стала ваять целые толпы. Никто прежде не решался замахнуться на это. Я была в Содоме и Гоморре, я превратила жену Лота Юдифь в соляной столп. А ведь ее предупреждали: с ней случится несчастье, если она обернется, покидая город. Она обернулась и увидела меня.

Теперь мы слышим ее голос над нашими головами.

– Помпеи мне особенно удались. Весь город: дома, люди, животные – навсегда обращены в камень! Но я мечтала превратить в камень целую страну, цивилизацию, планету. Какая достойная цель для честолюбивого скульптора, не правда ли, мадемуазель Клодель? Ни одна деталь не была бы забыта. Там были бы каменные машины, собаки, голуби, каменные реки, велосипеды, каменные мужчины и женщины… Прочные, твердые, замершие.

Медуза вновь опускается на землю и кружит вокруг нашей группы. Она проходит мимо меня, и я чувствую на своей шее ее руку, покрытую чешуей. Она тянет меня за голову, пытается открыть мне веки.

– Эй ты! Посмотри на меня! Посмотри! – требует она.

Скрюченные пальцы гладят мои волосы. Бесчисленные змеи скользят по лицу.

Думать о другом. Задавать себе вопросы:

– Кто убил Жюля Верна?

– Бог, кто он?

– Кто богоубийца?

– Какой ответ у загадки «Лучше, чем Бог, страшнее, чем дьявол…»?

– Любит ли меня Афродита?

И еще тот самый вопрос, который преследует меня всю жизнь.

– Что я, собственно, здесь делаю?

Я спрашиваю Жоржа Мельеса, нет ли у него зеркала. Персей, кажется, победил горгону с помощью зеркала.

– Нет, – с сожалением отвечает он.

– Держись, Мишель, держись! – чеканит Рауль.

Бронзовые ногти царапают тонкую мембрану, защищающую мои глаза.

– Посмотри на меня! Сейчас же!

Она поднимает мне оба века, и я вижу ее.