— Нет, госпожа Сорайза, — невозмутимым тоном ответила она. — Жрецы никогда не приходят в ульи, за исключением немногих избранных, что заботятся об алтаре Нушаша. Делать это позволено лишь мужчинам, подвергнувшимся оскоплению. А мед передают жрецам два раза в год.

Перед мысленным взором Киннитан невольно возникла церемония передачи меда. Зимой его было совсем мало, он едва покрывал дно сосуда, запечатанного священными печатями. Мед символизировал живительный свет солнца, которое непременно вернется после холодных месяцев и согреет землю своими лучами. Летняя церемония носила название Обновления. Во время этой церемонии устанавливались новые ульи, а обветшавшие предавались священному огню. Верховная жрица и четыре ее помощницы тащили по улицам повозку, нагруженную сосудами с медом. Они доставляли священный груз верховному жрецу Нушаша, тот забирал мед и передавал его автарку. По крайней мере, так рассказывали Киннитан. Сама она, как и другие послушницы, ни разу не присутствовала на церемониях за пределами Улья.

— А кто стал прорицательницей?

— Мать Мадри, госпожа. Однажды она удостоила меня разговора.

Киннитан тут же спохватилась, что сказала лишнее. К счастью, хозяйка прачечной не обратила на это внимания.

— Мать Мадри, кто быть мог подумать! Неужели она до сих пор жива? Она была старухой, когда я была совсем юной девушкой!

— Говорят, она пережила четырех автарков.

— Такое невозможно без помощи богов, — усмехнулась Сорайза. — Что до меня, мне вполне хватило одного автарка. Правда, говорят, он отличался кротким нравом — по сравнению с собственным сыном, нынешним правителем.

В обители Уединения Киннитан так привыкла к пышным восхвалениям автарка, что невольно вздрогнула, услышав столь непочтительные речи.

«Я могла бы порассказать о нынешнем автарке таких вещей, что у этой женщины кровь застынет в жилах», — вздохнула она про себя.

Стоило ей вспомнить о пережитом, как по спине побежали мурашки.

«Со страхами пора покончить, — твердо сказала себе Киннитан. — Мне удалось сделать то, что не удавалось никому другому: сбежать из обители Уединения. До сих пор женщины покидали ее только в гробу».

— Твоя история похожа на правду, девочка, — донесся до нее голос Сорайзы. — Думаю, у меня найдется для тебя работа. Спать ты будешь вместе с другими девушками, работающими в прачечной. Но трудиться придется не покладая рук, в этом можешь не сомневаться! Уж конечно, так ты еще не работала ни разу в жизни. По сравнению с моей прачечной Улей покажется тебе настоящим раем.

— А… мой брат? Вы разрешите ему остаться со мной?

Сорайза устремила на мальчика оценивающий взгляд. Догадавшись, что речь идет о нем, Голубь выпрямился и расправил плечи, стараясь произвести наиболее выгодное впечатление.

— Он чистоплотный? — осведомилась хозяйка прачечной. — Умеет вести себя? Или, подобно всем слабоумным детям, привык целыми днями носиться как угорелый?

— Мой брат не может говорить, госпожа, но он вовсе не слабоумный. Поверьте мне, он очень сметлив и сообразителен. Вы не пожалеете, если дадите ему работу.

— Хм. Посмотрим. Если он действительно не полный идиот, для него у меня тоже найдется занятие.

— Вы очень добры, госпожа Сорайза. Моя благодарность вам поистине безмерна. Уверю вас, мы с братом сделаем все, чтобы…

— Прежде всего, прекрати болтать, — бесцеремонно прервала поток ее излияний хозяйка. — Видишь Язи? Вон ту девушку с красными руками. Она тоже с юга. Иди к ней, она покажет тебе, что делать.

Прежде чем повернуться и уйти, Сорайза посмотрела на Киннитан так пристально, словно хотела прочесть ее мысли.

— Я знаю, ты рассказала мне далеко не все, — произнесла она. — Твоя речь и манеры свидетельствуют о том, что ты действительно была послушницей в Улье. Бедных девушек туда не принимают, и они не говорят так, как ты. Но каким бы правильным и чистым ни был твой ксисский язык, здесь он навлечет на тебя только беды. В этом городе автарк не вызывает благоговейного трепета. Так что, если хочешь выжить, учись говорить по-иеросольски.

— Я непременно последую вашему совету, госпожа.

— Кстати, ты так и не сказала, как тебя зовут.

Язык моментально присох у Киннитан к нёбу. Она так увлеклась разговором об Улье, что забыла, какое имя придумала для себя, и вопрос хозяйки застал ее врасплох. Несколько томительных мгновений она судорожно перебирала женские имена. Может, взять имя одной из своих сестер? Или назваться Дани — одну из ее подруг звали именно так? На ум ей пришло даже имя старшей жены автарка — Аримона. А потом она вдруг вспомнила о девушке, старшей послушнице, покинувшей Улей незадолго до самой Киннитан. Это была очень красивая и умная девушка, вызывавшая у Киннитан зависть и восхищение.

— Нира, — выдохнула она. — Меня зовут Нира.

— Странно, что тебе понадобилось так много времени, чтобы вспомнить такое простое имя, — усмехнулась хозяйка. — Что ж, принимайся за работу, Нира. И смотри, если я замечу, что ты стоишь сложа руки и болтаешь языком, тебе несдобровать. Лентяек я увольняю без промедления.

— Я так благодарна вам, госпожа. И я сделаю все…

Но Сорайза уже отвернулась от нее и величаво поплыла по скользкому полу прачечной, озирая свои владения и готовясь отразить очередные происки судьбы.

* * *

На приветствие Аксамиса Дорсы никто не ответил, и капитан почувствовал недоброе. С ловкостью, удивительной для столь крупного мужчины, он бесшумно скользнул в приоткрытую дверь. Разумеется, капитан даже отдаленно не догадывался, какого рода зрелище его ожидает. Однако с первого взгляда на него Дайконас Во понял — этот человек далеко не глуп и нужно быть начеку. Когда капитан увидел расплывшуюся по полу лужу крови, глаза его едва не вылезли из орбит. Оценив по достоинству мускулистые руки Дорсы, Во слегка отодвинул лезвие, прижатое к горлу мальчика Он вовсе не хотел, чтобы события развивались слишком быстро. Если он убьет мальчика, он лишится средства воздействия на его отца; а если убить самого капитана прежде, чем тот сообщит нужные сведения, это будет непозволительный промах.

— Что вы делаете? — выдавил из себя Аксамис Дорса. — Что вам надо?

— Я всего лишь хочу побеседовать с вами. Перекинуться парой слов.

Дайконас Во вновь придвинул кинжал, так, что острое лезвие косилось голубой жилки на шее мальчика.

— Будьте благоразумны и не дергайтесь, — предупредил он. — Если вы скажете все, что мне надо, я не причиню мальчишке никакого вреда. Это ваш сын.

— Никос… — прошептал Дорса. — Прошу вас, отпустите его. Он ведь ничего не может вам рассказать.

— Да, но его отец может рассказать о многом. Полагаю, если сын будет рядом, язык у отца развяжется быстрее.

Глаза капитана обшаривали комнату, выискивая, не притаились ли где-то здесь сообщники страшного человека, грозившего зарезать его сына. Дайконасу Во казалось, он слышит мысли Дорсы.