Дайконас Во догадался, что хозяева порта не слишком озабочены борьбой с контрабандой. Краткий визит таможенника имел явно лишь одну цель — получение взятки, а содержание корабельных трюмов инспектора не волновало. Однако городские укрепления весьма отличались от вольных порядков, царивших в порту, и произвели на путешественника неизгладимое впечатление. Восточный полуостров Иеросоля, где располагался порт, вполне оправдывал свою громкую славу: его окружали каменные стены, десятикратно превышающие человеческий рост. В этих стенах зияли многочисленные бойницы, ощерившиеся дулами пушек. На дальней стороне Куллоанского пролива вытянулся так называемый Палец, узкая полоса земли, где стояла еще одна крепость. В эпоху новой артиллерии военные архитекторы пришли к выводу: если недостаточно мощные укрепления вокруг Пальца будет захвачены неприятелем, враг сможет вести оттуда огонь по самому центру Иеросоля. Поэтому в фортах на западной стороне перешейка, обращенных к городу, разместили орудия мелкого калибра — выпущенные из них ядра могли долететь до середины пролива, чтобы поразить вражеские корабли, но не до городских стен.

Дайконас Во привык ценить все тщательно продуманное, поэтому он восхитился целесообразностью замысла и исполнения. Если слухи верны и автарк Сулепис действительно намерен завоевать Иеросоль, чтобы положить конец давнему соперничеству между этим городом и Ксандом, войскам предстоит трудная работенка.

Но цель этого стоит. В городе армию завоевателей наверняка ожидает щедрая добыча, не говоря уж о том, что после захвата Иеросоля автарк сможет диктовать свою волю могущественному (и богатому) королевству Сиан, да и всему Эону. Не исключено, размышлял Во, что в награду за успешно выполненное поручение автарк приблизит его к себе, введет в круг своих ближайших советников. И тогда он самолично примет участие в составлении плана военных действий, а потом увидит, как неприступные стены Иеросоля треснут подобно ореховой скорлупе, пропустив в город полчища не знающих пощады воинов автарка. Да, это будет на редкость занятно — наблюдать, как бывшие его товарищи, «белые гончие», обагрят свои свирепые морды кровью. Дайконас Во был не слишком высокого мнения об уме и сообразительности наемников из Перикала, но отдавал должное их неоспоримому достоинству — вечному стремлению убивать. «Белые гончие» заслужили свое имя: послушные воле хозяина, они безропотно томились в конурах, а потом, выпущенные на волю, разрывали врага на части.

Дайконас Во так отчетливо представил себе битву, которая разгорится здесь в самом скором времени, что ощутил в соленом морском воздухе привкус крови. Крики чаек уже казались ему криками женщин, извивавшихся в руках победителей. Словно ребенок, ожидающий обещанной поездки на ярмарку, Во дрожал от предвкушения.

Закинув на плечо мешок с пожитками, Дайконас Во кивнул на прощание капитану судна и ступил на сходни. Капитан, преисполненный гордости от того, что доставил груз по назначению, в ответ снисходительно наклонил голову.

В пути Во имел немало случаев убедиться, что капитан принадлежит к числу недалеких болтунов, и сумел использовать это обстоятельство для собственной выгоды. За восемь дней — именно столько длилось плавание от Ксиса до Иеросоля — Во вытянул из своего собеседника уйму сведений о некоем Аксамисе Дорсе, который в прошлом тоже был капитаном, и по прибытии в порт бывший гвардеец мог сразу приступить к действиям, не тратя времени на наведение справок. Капитана ничуть не удивляло то обстоятельство, что простой слуга, занимавший самое скромное положение во дворце (именно так говорил о себе Во), задает столько вопросов и проявляет откровенный интерес к совершенно незнакомому человеку. У него была прескверная привычка говорить с набитым ртом, так что его борода и мундир вечно были усеяны крошками; в другой ситуации Дайконас Во не устоял бы против искушения прикончить его и выбросить за борт. Капитан без конца повторял: «Клянусь пурпурными дверями обители Нушаша!» — что тоже раздражало Во до чрезвычайности. Однако он сохранил жизнь этому отталкивающему человеку, ибо не хотел создавать лишних проблем и отвлекаться от своей миссии. Воспоминание о кузене автарка, умирающем в луже собственной крови, преследовало его.

Дайконас Во никогда не задумывался, верит ли он в богов. Его мало занимало, существуют ли они в действительности. Даже если боги существуют, рассуждал он, они вмешиваются в человеческие дела только по своим капризам и прихотям, а значит, уповать на них — все равно что полагаться на игру случая. Дайконас Во верил в себя, это было его единственной религией. Собственные интересы были для него средоточием мироздания. Он твердо знал, что без него мир прекратит свое существование, и не хотел, чтобы это произошло слишком скоро.

Дайконас Во быстро шагал по оживленной набережной. Прохожие скользили по нему взглядами, не выражавшими ни малейшего любопытства, — внешность у путешественника была самая заурядная, а благодаря своему происхождению он ничем не отличался от здешних жителей. Сложения Дайконас был довольно тщедушного, по крайней мере казался таковым. Никто не назвал бы его высоким, но он не был и коротышкой. Впрочем, дело заключалось не только в этом. Люди не замечали Во, потому что он не хотел привлекать внимание. Искусству быть незаметным он выучился еще в детстве, когда приятели его отца, а после — любовники матери, ошалев от выпитого вина, носились по дому, выискивая, на ком бы сорвать злобу. К тому же мать Во имела обыкновение закатывать бурные истерики, во время которых сын погружался в непроницаемое молчание. Казалось, он ничего не видит и не слышит, а все громы и молнии проносятся мимо него.

Итак, прохожие скользили по незнакомцу равнодушными взглядами, но сам он рассматривал их чрезвычайно пристально. Во был прирожденным соглядатаем: люди неизменно возбуждали в нем слегка пренебрежительное любопытство. Его забавляло, что они не умеют скрывать своих чувств, что их лица выражают страх, гнев и радость, в то время как на его собственном лице застыло неизменное непроницаемое выражение. Эти презренные создания недалеко ушли от обезьян, насмешливо думал он; любопытные взоры ничуть не стесняют их, и взрослые, как неразумные дети, громко хохочут и строят злобные гримасы. В этом отношении жители Иеросоля мало чем отличались от жителей Ксиса. У последних хотя бы хватало ума скрывать от посторонних взглядов фигуры и лица своих жен и дочерей; правда, по каким причинам они делали это, Во не понимал. Здесь, в Иеросоле, женщины одевались так, как им заблагорассудится. Некоторые, судя по всему, отличались скромным нравом — они предпочитали широкие платья и густые вуали или покрывала. Но находились и бесстыдницы, выставлявшие на всеобщее обозрение не только лица, но и шеи, плечи и груди. Разумеется, Во не раз видел обнаженных женщин — как все прочие наемники, он частенько наведывался в бордели, хотя делал это главным образом для того, чтобы не отличаться от остальных. Всю жизнь Во следовал золотому правилу: не привлекать внимания и не возбуждать любопытства. Оказавшись наедине с женщиной, он поступал с ней так, как она того хотела, но не испытывал никаких чувств — за исключением самого первого раза, когда новизна впечатления поневоле захватила его. Он сознавал, что жажда совокупления часто управляет мужчинами, а возможно, и женщинами. Но для него утехи плоти были лишь нелепой обезьяньей возней. От поглощения пищи и извержения ее переваренных остатков эта возня отличалась лишь тем, что не могла осуществляться в одиночестве.