Один язычок, небольшой, такой ничем не примечательный, похожий на обмылок, был самый забавный! Он распухал от гордости.

«Девушка! Трубы-то в избе давно чистила? Трубочиста не надо?»

А она ему отвечает, что, дескать, не с таким прутиком в мою трубу лазить!..

А другая подначивает: «Эй ты, душа казенная! Ты свою сивку-бурку руками, что ль, запрягаешь?! Гляди, какой жаждущий... »

Тут второй язык пожарный подбегает на выручку!

«Ох, Нин... Побрить бы твою принцессу на картошине! А то, гляди, на кудри-то наступишь! Из полы торчат... »

А та отвечает: «Что, язык острый, что ль? Как бритва? Так облизнись! Глядишь, и побреешься!.. »

Но от этого так быстро не отвяжешься! У него ноги не скоро заплетутся!

«А что, Нин? У твово-то, что? Бритва заржавела? Так пусть к моей сходит! Она ему заточит!»

«А ты за моего не переживай! У него не бритва! У него сабля! Он зады чужим бабам языком не бреет! У него шашка пополам рубит! А если провернет, так внутри побреет! Так что пасись отсюда! Щипли травку, где пожиже!»

Мы смотрели и чихали! Всегда чих нападал, когда не надо! У меня больше двух не выходило, а пацаны по пять-шесть раз, аж потом в башке звенит!

Отцу не нравилось, что она ходит в ту баню. Конечно, он молчал, но глаз дергался. Он не мог участвовать во всем этом! Он любил ее! Да-да! И его язык, отвяжи его, сидел бы у цепи и выл! Отец был серьезен. Нет, не ревнив! Именно серьезен. Он хотел нормальной жизни! И он готов был начать ее с любого места! Только вот не с этой дороги в баню! Нет! Только не это! Он не мог понять! Что она нашла в этих пиздорванцах! В этих калеках! Он злился на мужиков, а они смеялись! Чем дальше, тем громче! И в этом грохоте он слышал только смех над ним!

Отец даже начинал заикаться! Он забыл что-то важное. Что-то важное, что объединяло его с этими мужиками. С этим смехом. С этим приглашением к смеху.

Он матерился однообразно, беспомощно, а мужики ржали: «Петрович!.. Соси ты хуй у пьяного меня!.. »

Ты думаешь, все так просто? Брат лежал, а мы вокруг него прыгали как блохи?! Как пыль перед фараоном?!

Мы все свихнулись! Это точно! Даже не обсуждается! Но сначала мы играли по правилам. Мы приводили врачей. Мы писали и ездили. Над матерью смеялись. Еще бы! Сын, который спит уже седьмой год! Ей даже на дверь не показывали! Ее даже выслушивали. Оказывается — это был редкий случай! Вот так! Чтоб кто-то отсыпался так долго! Психиатры и прочая пиздорвань сначала застряли на старте, а потом уже все как с цепи сорвались! Нас брали штурмом во все отверстия! Пыль не успевала оседать! То один тип с портфелем, то другой! Все лезли на печку!

Я включал им свет и набил мозоли! Черт! Да если б мы брали за посмотреть, то жили бы уже на островах! Это было паломничество! Я бегал по потолку и злился! Он таки добился своего! Смылся! Он стал чудом! Зарабатывал деньги во сне! Не шевеля ресницами! А?! Не слабо! Его трогали, трясли, кувыркали, оттаскивали, щупали, пальпировали, заглядывали в уши, в глаза! Без толку! Он смылся по-настоящему! Просто лег и больше уже не проснулся! Больше не встал. Это был лучший выход. Самый лучший. Ему было на все насрать! Ничто не имело значения! Ничто! Ты только представь, так смыться! Его ничто не трогало! Ни войны, ни деньги, ни хлеб с маслом, ни хлеб без масла! Никакая хуйня его не щекотила! Действительно, он завернул поганку! Это было настоящее чудо! И не надо быть мною, чтоб это понять! Ни одна поебень на свете не стоила того, чтоб проснуться ради нее! Ни одна! Я усвоил это! «Спасибо тебе, спасибо», — не уставал повторять я сквозь скрежет зубовный! Он всех наебал! Ушел! На одну антенну в мире стало меньше! Я все чаще косился на печь! Я учился! Ни с чем не вступать в контакт! Никаких отношений! Только жрать и спать! Ни одного человека не пускать внутрь! Ни одного шага навстречу! Спать и жрать, жрать и спать! Как барсук! Спать зиму, лето, осень, весну! Даже не ворочаться! Никаких пролежней! Меня не касается! Выучить это «Меня не касается» и повторять во сне! Пусть увозят куда хотят! Хоть в морг! Хоть на свалку! Насрать! Только спать и видеть сны... Свои сны... Стать кинотеатром!

О-о-ох! Не тут-то было! В одной семейке двое беглецов — это слишком. Уже не прокатит! Да и место на печке было только для одного!

Я шепотом спрашивал насчет брата. У врачей. В смысле, сплавить его. Избавиться. Жить с чудом на печке — никому не желаю! Один попался! Он даже рассказал историю! Видно, тоже был не против вздремнуть годок-другой! Посопеть слегонца, придавить на массу. Может, он уже попробовал?! Уже лизнул сон?!

Этот псих нам выдал: «Он может проснуться. Очнуться. В любую минуту! Внезапно... Вот сейчас — раз и все! Хоть через час! Мы тут разговариваем, а он просто откроет глаза! Никто не знает... В таких случаях никогда не знаешь... » Мать смотрела на него, как кошка на очумевшую осеннюю муху! «Он что?! Придуривается?!» — было написано в ее глазах.

Нет! Он был просто шутник. Врач этот. Серьезный шутник! Он знал свое дело. Не хотел подставлять задницу! Шкура-то была еще молодая, тонкая. Конечно! Он подбадривал! Не без этого! У него ведь тоже сердце! Он даже разошелся! Дал волю милосердию! Это ебаная профессиональная болезнь! Как геморрой у шоферов!

Мать совсем нос повесила. Он понял, что перегнул! И давай крутить обратно! «Да ладно... Ничего! — И он похлопал меня по плечу! Да! Тремя пальцами! Черт, он, оказывается, был весельчак! Еще бы немного, еще пару слезинок, и он бы запел, как сирена. — Ничего! Ничего! Сейчас! Придумаем что-нибудь! Выдери-ка мне перышко из подушки... Вот... Сейчас он у нас проснется! Пощекотим... В одной ноздре... В другой... Чихнет. Никуда не денется. Честно! Еще бы немного вздохов... Еще пару-тройку... » Он бы заговорил именно так. Уже и так был тепленький! Я же говорю — ми-ло-сер-дие.

Он не знал, что с нами делать! Как нас развеселить? На его месте я бы показывал фокусы! Все врачи так! Колода карт и все! И пусть попробуют отвести глаза! Пусть попробуют только не забыть о себе. В самом деле! Почему нет? Я бы ему принес. Только попроси. Я — сразу! Я уж и приготовился, сразу бы нашел! В комоде, под носками!

Но он нет! Какие карты! Надо было все по правилам!

«Сядьте-сядьте. Ничего. И не такое бывает. Вот я видел... Да... Такое... Бывает. Один тип тоже спал. Долго-долго. Но меньше вашего брата. Он никак не мог проснуться! Он даже подавал знаки! Он ворочался! Чихал во сне! Его переворачивали! На минуту проснется и снова! Его к нам отправили! Он ведь хотел проснуться! Отец и мать плакали... Плакали... Оптом и в розницу! А он бы и рад! Но стоит только глаза открыть, как снова! Ну, мы его оставили. Наблюдать! Оставить человека — тоже искусство! Тоже надо уметь! Взять человека легко! А вот оставить... Другое дело! Да уж! Понаблюдали! Мать сначала приезжала, отец. Потом уже одна мать. А потом никто! Никто! Я звонил, писал — бесполезно! Они его забыли! И все его забыли! Все! Они все будто умерли! Сколько времени прошло? Не знаю, до меня он уже лет пять спал! Пять лет! У него не росли ни ногти, ни волосы, ни щетина. Это было чудо! Настоящее чудо! Он был так далек от всех. Так далек... Не поверите! Нет, серьезно! Вы не поверите! Но так и было. Он проснулся! Он не просто открыл глаза! Он встал с кушетки! Мы даже не поняли! Даже не обратили внимания! А он попросил таблетку! Таблетку! Ему сводило ноги! Представьте! Ноги ему сводило!»