– Выходи из машины, парень.

Толстяк стоял в двух метрах от задней двери и целился в него из длинноствольного пистолета.

– Если вам нужны деньги, у меня есть немного, – Эрвин снял оружие с предохранителя. – Можете забирать.

– Теперь весь такой послушный, а? – усмехнулся Карл. Сплюнул в траву. – Вот что, хуесос мелкий, деньги пока придержи. Мы с Сэнди с ними разберемся, но сначала сделаем гребаные фотографии.

– Лучше делай, как он говорит, Билли, – посоветовала Сэнди. – Если его не слушаться, он нервничает. – Когда она глянула на него и улыбнулась своими гнилыми зубами, Эрвин кивнул сам себе и толкнул дверь. Не успел Карл осознать, что у парня в руке, как первый выстрел уже пробил ему живот. От удара пули его дернуло в сторону. Карл отшатнулся на три-четыре шага и удержал равновесие. Начал поднимать оружие, чтобы прицелиться, но еще одна пуля попала ему в грудь. Он с тяжелым ударом приземлился навзничь в сорняки. Еще чувствовал в руке тридцать восьмой калибр, однако пальцы не слушались. Откуда-то издали доносился голос Сэнди. Казалось, она снова и снова повторяет его имя: Карл, Карл, Карл. Он хотел ответить, думал: если передохнет всего минуту, то все уладит. По телу пополз холодок. Карл чувствовал, как под ним в земле разверзается яма, а тело туда погружается, и стало страшно – и от самого этого ощущения, и от того, как из-за него в груди перехватило дыхание. Стиснув зубы, начал выбираться из ямы, пока не погрузился глубоко. Почувствовал, как поднимается. Да, черт возьми, он еще все исправит, а после этого они с Сэнди завяжут. Увидел тех двух сорванцов на велосипедах, которые проезжали мимо и махали руками. Больше никаких фотографий, хотел он сказать Сэнди, но не хватало дыхания. Потом на него опустилось что-то с большими черными крыльями, снова толкнуло вниз, и, как ни хватался он в панике левой рукой за траву и землю, в этот раз остановиться уже не смог.

Когда женщина стала звать мужчину по имени, Эрвин повернулся к ее сиденью и увидел, как она начала копаться в сумочке.

– Не надо, – покачал он головой. Отступил от машины и прицелился из «Люгера». – Я вас богом прошу.

По ее лицу бежали черные ручьи туши. Она еще раз выкрикнула имя толстяка, потом замолчала. Сделала несколько глубоких вдохов, уставилась на подошвы Карла, успокоилась. В одной из них, заметила она, зияет дырка размером с монету в пятьдесят центов. Всю дорогу он об этом молчал.

– Пожалуйста, мэм, – сказал Эрвин, когда увидел, как она улыбается.

– Ну на хуй, – шепнула она, достала пистолет и выстрелила. Хотя целилась парню прямо в грудь, он остался на ногах. Она еще раз судорожно взвела курок большим пальцем, но не успела нажать на спуск повторно, как Эрвин прострелил ей шею. Двадцать второй калибр упал на пол, пуля отбросила Сэнди на дверцу со стороны водителя. Зажав руками горло, она попыталась остановить красный ручей, бьющий из раны. Начала задыхаться и закашлялась на сиденье кровью. Подняла глаза к его лицу. На несколько секунд они расширились, а потом медленно закрылись. Эрвин слушал, как она сделала несколько прерывистых вдохов, а потом с хлюпаньем испустила дух. Он не мог поверить, что женщина промахнулась. Господи боже, она же стреляла в упор!

Он сел на край заднего сиденья, и его стошнило в траву между ног. На него стало опускаться оглушающее отчаяние, и Эрвин попытался его стряхнуть. Вышел на грунтовку и прошел по кругу. Сунул «Люгер» в штаны и присел рядом с мужчиной. Залез под него рукой, достал из заднего кармана кошелек и бегло просмотрел содержимое. Водительских прав не увидел, но за бумажными деньгами нашел фотографию. Вдруг его снова замутило. На снимке была женщина – она, словно младенца, держала на руках мертвеца. На ней были только черные лифчик и трусики. Над правым глазом у мужчины виднелось что-то похожее на пулевое отверстие. Во взгляде у женщины читалась скорбь.

Эрвин сунул фотографию в карман рубашки и бросил кошелек толстяку на грудь. Потом открыл бардачок, но не нашел ничего, кроме дорожных карт и катушек пленки. Снова прислушался, не едут ли машины, отер с глаз капли пота. «Думай, твою мать, думай», – приказал он себе. Но единственное, что он знал наверняка, – отсюда надо по-быстрому убираться. Забрав спортивную сумку, он отправился на запад по выжженным рядам кукурузы. Уже зашел в поле на двадцать метров, но вдруг остановился и обернулся. Поспешил к машине, прихватил две катушки из бардачка, закинул в карман. Потом достал из сумки рубашку и вытер все, до чего мог дотронуться. Насекомые снова загудели.

Эрвин решил держаться подальше от дорог, и в Мид вошел уже за полночь. Посреди города, сразу рядом с Мейн-стрит, нашел низкий кирпичный мотель под названием «Сайото-Инн», на котором еще горел знак «Свободные места». Он еще никогда не останавливался в мотелях. Клерк – понурый парень ненамного старше его самого – уставился в старый черно-белый телевизор в углу, – там шел фильм «Эббот и Костелло встречают мумию». Номер стоил пять баксов за ночь. «Полотенца меняем через день», – сказал клерк.

В номере Эрвин разделся и долго стоял под душем, пытаясь полностью отмыться. Нервный и изможденный, улегся на покрывало и глотнул из бутылки виски. Чертовски хорошо, что он не забыл ее прихватить. Заметил на стене маленькую картинку с Иисусом на кресте. Когда ходил отлить, перевернул ее. Слишком уж напоминала о той, что висела на кухне у бабушки. К трем ночи он напился так, что наконец отрубился.

Проснулся на следующее утро под десять, когда приснилась женщина. Во сне она выстрелила в него так же, как вчера, только в этот раз попала прямо в лоб, и это он умер, а не она. Остальные подробности припоминались смутно, но она, кажется, его сфотографировала. И ему даже захотелось, чтобы так оно все и было. Эрвин подошел к окну и выглянул за штору, почти уверенный, что парковка будет забита патрульными машинами. Пока курил, смотрел на уличное движение по Бридж-стрит, потом опять принял душ. Одевшись, сходил в контору и спросил, можно ли продлить номер еще на день. На посту все еще сидел парень со вчерашней ночи. Он спал на ходу и без конца жевал розовую жвачку.

– Похоже, ты перерабатываешь, – сказал Эрвин.

Парень зевнул и кивнул, потом пробил на кассе еще одну ночь.

– Кому ты рассказываешь, – бросил он. – Здесь хозяин мой батя, так что я когда не в колледже, то, считай, его раб, – он вернул сдачу с двадцатки. – Но лучше уж так, чем во Вьетнам.

– Да, наверно. – Эрвин убрал банкноты в кошелек. – Здесь была едальня под названием «Деревянная ложка». Она еще работает?

– Конечно, – парень подошел к двери и показал вверх по улице. – Просто иди до светофора и поверни налево. Увидишь напротив автовокзала. Чили там у них обалденный.

Эрвин постоял несколько минут у дверей «Деревянной ложки», глядя на автовокзал и пытаясь представить, как уже больше двадцати лет назад отец сходит с «Грейхаунда» и впервые видит мать. В закусочной заказал яичницу с ветчиной и тостом. Хотя Эрвин ничего не ел со вчерашней шоколадки, сейчас обнаружилось, что он не особенно голоден. Наконец подошла старая морщинистая официантка и молча забрала тарелку. Почти на него не взглянула, но он, уходя, все равно оставил ей доллар на чай.