– Даня, – тепло, по-матерински сказала тетя Аня, – спасибо, что позвонил.

Он ясно представил все, о чем она ему, стараясь говорить быстро («ты же деньги потратишь за разговор, Урал – дорого!), рассказала: занесенный сугробами город, обрушившиеся на город морозы («нас накрыло – минус тридцать уже с неделю!») и даже свою подопечную «ржавую кошку» («прижилась твоя кошка, Даня, прижилась! Муркой ее назвала – хорошая кошка!»). Данила словно увидел родной город, старый двор, в котором прошло его детство, их с матерью дом.

Разговор с тетей Аней длился пять минут, но после этих пяти минут что-то внутри него стало плавиться, заливать горячим душу и глаза. «Ну, этого еще не хватало, – проворчал Данила, вытирая «скупую мужскую», – обойдемся без слез».

Без слез обошлось, без воспоминаний – нет. Ему вспомнились новогодние праздники его детства. В эти дни мать, обычно уделявшая домашнему хозяйству мало времени из-за предельной загруженности на работе, старалась устроить для него полноценный праздник: готовила кучу праздничной еды, пекла торт, приносила елку, и даже – за неимением в доме мужчины – наряжалась в Деда Мороза. Утром тридцать первого они вместе украшали елку, затем мать жарила-пекла на кухне, а он устраивался под елкой со своими машинками и солдатиками. На окнах мороз рисовал ледяные узоры, в комнате пахло лесом, наряженная ель сочилась смоляными каплями. Вечером телефон в квартире разрывался – матери звонили пациенты, коллеги – все хотели ее поздравить. Потом приходила тетя Аня, вдвоем с матерью они накрывали на стол, и вскоре начиналось время подарков. Мать говорила с многозначительным видом: «Даня, посмотри, там, кажется, зайчик пробежал». Данила лез под елку и видел, что большой жирный заяц принес ему подарки. Те подарки, которые могла позволить мать на свою врачебную зарплату.

…Данила почувствовал сильный жар, ему стало трудно дышать. Распахнув окно, он долго вдыхал морозный воздух.

Успокоившись, Данила достал из рюкзака материнский дневник, привезенный с Урала, и коснулся ладонью страницы с почерком матери, словно здороваясь с ней. Из тетради вдруг выпала та самая записка, в которой некто, назвавший себя Максом, оставил Елене свой телефон для связи. «Почему бы не позвонить ему прямо сейчас?» – подумал Данила и, решившись, набрал указанный в записке телефонный номер.

Странное ощущение – Даниле почему-то казалось, что он звонит в абсолютную пустоту, или на тот свет. Ответа не было. Наконец включился автоответчик. Металлический женский голос равнодушно проговорил, что после сигнала можно будет оставить сообщение.

Данила на мгновение замер, потом выдохнул:

– Макс, я хотел бы встретиться с вами. Это Данила Сумароков.

Данила проговорил это в пустоту, не особенно надеясь на то, что его кто-то услышит, а тем более, отзовется. «Да может, этого человека давно и на свете – то нет?!».

Убрав тетрадь и записку в ящик стола, Данила задумчиво повертел в руках телефон: «ну так что будешь делать, Даня? Дед Мороз на сегодня отменяется, и зайчик к тебе не придет, надо как-то самому о себе позаботиться?!» Внезапно ему в голову пришла одна идея, и он позвонил по знакомому номеру.

Позвонить Ае Кайгородской было не лучшей идеей. Предельно вежливо, но она его отшила. Да, пару дней назад она пришла к нему, чтобы его утешить, но сегодня – отказала. А он не стал ее просить, нельзя же второй раз бить на жалость – это не допустимо. Ну что ж, раз Кайгородская ему отказала, придется искать другие варианты. И поскольку оставаться в одиночестве ему сегодня не хотелось, он позвонил своей подружке Лизе.

Лиза на его призыв встретить Новый год вместе, отозвалась сразу, как будто сидела в кустах и ждала, когда он ей позвонит. Она тут же пригласила его к себе: «Даня, приезжай, будет весело». Весело? Данила представил Лизину прелестную головку, не обремененную лишним содержанием (в конце концов, красивой девушке вполне достаточно только очаровательных кудряшек), ее пышные формы и заливистый смех – да, с такой не заскучаешь! Он быстро оделся, взял такси, и поехал к Лизе.

Открыв дверь, красивая принаряженная Лиза тут же бросилась ему на шею – ураган эмоций! При этом она щебетала что-то бессмысленно-нежное, и пританцовывала, и напевала, и одновременно со всем этим стругала колбасу для салата оливье.

– Даня, ты не против, если ко мне на Новый год придут гости, ребята с моего курса? – Лиза попыталась засунуть ему в рот оливку. – Тем более, я давно хотела им тебя показать!

Данила отвел ее руку с оливкой и вздохнул – меньше всего он сейчас хотел оказаться в шумной компании Лизиных ровесников. Глядя на подружку, Данила вдруг почувствовал раздражение – Лиза была слишком веселая, слишком нарядная. В ней всего было «слишком» – излишне яркое платье, излишне приторный запах духов, а главное, что особенно раздражало Данилу – это какое-то собачье ожидание в ее глазах, словно она чего-то от него ждала: решительных действий, или как минимум, предложения руки и сердца. Данила невольно подумал, что предпочел бы сейчас общество женщины-эскимо Кайгородской – та хоть не разводит лишней суеты.

Ему захотелось сбежать прямо сейчас. И когда Лиза попросила его спуститься вниз и встретить у подъезда ее друзей «домофон не работает, Данечка», Данила с готовностью выскочил в подъезд.

Он спустился на первый этаж, открыл двери парадной, поздравил толпу студентов с Новым годом и… сбежал. «Ну, по крайней мере, Новый год Лиза не проведет в одиночестве, потому что среди этой толпы наверняка найдется парень, желающий ее утешить, – мрачно усмехнулся Данила, – так что избавь девушку от такой скотины, как ты».

По пути Данила зашел в первый попавшийся магазин и купил бутылку водки. Свернув в ближайший дворик, он сел на лавочку и отвинтил крышку беленькой. «А странный был год, – то ли от холода, то ли еще от чего, поежился Данила, – как – будто меня заставили полностью переменить судьбу – вынудили совершить этакий бешеный кульбит, цирковой трюк – слабонервным не смотреть – и в результате я приземлился с ног на голову». В самом деле, – еще недавно он находился в удобной и понятной системе координат, и вдруг оказалось, что в мире есть что-то принципиально непостижимое. Это открытие ошеломило Данилу, смело его прежнее мировоззрение и его жизнь в целом. «Год – кувырок, год – перелом, и каким-то еще будет наступающий?!» – Данила отхлебнул ледяной и одновременно с тем, обжигающей водки.

Тикали последние минуты декабря. Данила сидел в чужом дворе на заснеженной лавочке