Я и не делился. Охранительный страх сидел во мне долгие годы. Признаться, и сейчас еще сидит. Боюсь: а вдруг память подвела и я неточно процитировал товарища Сталина. Правда, нынче такие неточности уже не грозят большой бедой. А вот раньше…

Помню, как в университетской курсовой работе я пропустил запятую в цитате Фридриха Энгельса. Мало того что пропустил, но еще и в ответ на замечание несгибаемой преподавательницы «Истории КПСС» простодушно откликнулся: «Ну, это же пустяк, сейчас исправлю…» О-о-о, что было! Лишь стремительное и смиренное раскаяние спасло меня от «неуда» и пересдачи. Я получил «уд» с большой натяжкой и длинными назиданиями, что в работах классиков марксизма-ленинизма нет пустяков и каждая запятая есть скрижаль нашего нерушимого революционного учения…

Извините, опять отвлекся.

Вот буквы на транспарантах исчезают. Все исчезает (свет выключался тогда не постепенно, как нынче, а моментально). И тут же – долгожданная надпись на экране: «Этот фильм был взят в качестве трофея…» Иностранные фильмы были длиннее наших, и днем их обычно «казали» без журнала.

В тот раз шли «Королевские пираты».

Ух и картина!.. Ух и герой!..

Он был, конечно, пират, но не совсем… Во-первых, он получил на свои разбойничьи действия специальное разрешение королевы (хотя она потом и пыталась отпереться). Во-вторых, он грабил исключительно испанцев, которые везли в свою Испанию золото, отобранное у индейцев. То есть он, этот пиратский капитан, был за справедливость! Не совсем ясно, правда, почему он отнятое у испанских грабителей золото не возвращал индейцам. Но, поразмыслив после фильма, мы решили, что возвращать было некому: испанцы, видимо, перебили несчастных поголовно…

Черно-белые, с дождем царапин на истертой пленке корабельные битвы, штормы и дуэли шумно разворачивались на светящемся полотне. Чижик, Форик и я по очереди, без труда для себя, читали вполголоса титры. А иногда, увлекшись, переходили на полную громкость.

«Грот-брамсель и все марсели долой! Право руля! Крючья – к абордажу!»

«Увы, такова изменчивость судьбы, капитан! Мы поменялись ролями. Потрудитесь отдать вашу шпагу!»

«Сударыня! Хотя меня и называют пиратом, вам нечего бояться на этом корабле».

Но у всякого счастья есть конец. Храбрый капитан получил от королевы (после многих приключений и поединка с коварным лордом-изменником) адмиральское звание, а перед нами во всей своей безысходности встала унылость школьных будней.

Мало того! Чтобы не опоздать на эти будни, надо было двигаться рысью. До звонка двадцать минут, а школа-то от кино знаете на каком расстоянии!

Но на этот раз нам очень повезло. Едва мы дошагали до улицы Челюскинцев, как подъехал к остановке автобус – желто-красный, тупоносый, похожий на московские троллейбусы, которые мы не раз видели в кино. Несколько таких машин лишь недавно появились в нашем городе как вестники прогресса и близкого светлого будущего.

Мы прыгнули в заднюю дверь, которая с шипением открывалась (вот чудо техники!) сама собой.

Естественно, тут же надвинулась на нас автобусная «тетя Тася» с большущей сумкой и рулонами билетиков на груди. Мы безропотно отдали ей по шестьдесят копеек, чтобы доехать до остановки «Аккумуляторный завод». Кочан сказал, что у него нету, и занял у Чижика (и конечно, не отдал).

И автобус повез нас по булыжной мостовой – мимо желтого четырехэтажного горсовета, мимо Сада пионеров, мимо старинного здания сельхозтехникума, в подвале которого во время войны был спрятан привезенный из Москвы саркофаг с телом Ленина (это была великая тайна, которую в сороковых годах знали все тюменские мальчишки). А дальше – мимо старинного почтамта, мимо краеведческого музея с черными остановившимися часами и пожарной вышкой на крыше. И по крутому берегу Туры, по мосту через Тюменку…

Но это я сейчас мысленно вижу знакомый путь. А тогда мы не смотрели в окна. Фильм еще бурлил в нас, и мы обсуждали его, скучковавшись вчетвером на двухместном упругом сиденье.

– А он пригнулся и ка-ак даст тому рукояткой пистолета по кумполу!..

– А этот на него прыг! А потом за канат схватился – и на палубу!..

Я вставил свое слово:

– Если бы у испанского капитана не случилось осечки, тогда нашим, наверно, капец…

– Тогда бы и кино такого не было, – философски заметил Форик.

А Кочан радостно напомнил:

– Осечка! Как у тебя, Чиж! Что ты, как при дурок, на Копченого со своим нагашком попер! Думаешь, он сдрейфил бы? Ха!..

Чижик только вздохнул.

– Покажи нагашек-то, – миролюбиво сказал Кочан. – Да не бойсь: не возьму…

Чижик нехотя вытащил пугач из вельветого кармашка. Кочан взял на ладонь, качнул.

– Сам, что ли, склепал?

– Сам…

– А свинец залил в него?

– Не…

– Ну ты, в натуре, без мозгов!.. Потому и осечка!.. Давай меняться, я его доведу до ума. А тебе дам вот это! – И Кочан, повозившись, вытащил из-за пазухи небольшое, со старинный пятак, увеличительное стекло.

– Не… Зачем оно мне?

– Зачем! Кадрики можно разглядывать. Или выжигать что-нибудь!

Чижик глянул на меня и на Форика. Нагашек было жаль, а спорить с Кочаном боязно.

Форик вдруг сказал:

– Да меняйся… Стеклышко отдай мне, а я тебе завтра новый нагашек сделаю. Со свинцом.

– Ладно, – прошептал Чижик. Без всякой уверенности, что его не надули.

На мосту полуторка зацепила телегу с возом сена, случился затор. И к звонку мы успели еле-еле. Стало уже не до разговора о парусах и палубных схватках.

На перемене я вышел во двор. Было сухо и солнечно. Народ играл в «ляпки» и гонял по вытоптанной траве консервные жестянки. Я пошел к дальнему забору, чтобы посидеть там на поленнице. Это было место для тех, кому не хотелось окунаться в шумную беготню. А мне как раз не хотелось. Я вспоминал пиратское кино и думал, что обязательно пойду на него снова.

На поленнице я увидел Форика. Он устроился на дровах и разворачивал промасленную газету. Окликнул меня, будто ждал:

– Садись рядом! Скорее…

Я забрался к Форику. Он отбросил мятый газетный лист, разломил пополам кусок пирога.

– С картошкой. Тетя Катя пекла. Это моя тетка…

– Спасибо. Вон еще Чижик там… – не мог не сказать я.

Потому что Чижик пасся неподалеку. Он вроде бы разглядывал облака. И я, зная Чижика, тут же ощутил, с какой жалобной ревностью он следит за мной и за Фориком. За тем, как завязывается между нами приятельский узелок.

– Ну так пусть идет к нам, – рассудил Форик.

Я крикнул: