Теперь я понимаю, почему некоторые плачут после идеального танца. Почему другие (даже мужчины) закрывают глаза. Понимаю книгу «Любовник леди Чаттерлей». И почему бывшая девушка Рамона предпочла Иисуса боли чувственного блаженства. Бог мой, я наконец-то понимаю себя.

Вы видели фильм «Обнаженное танго»? Я тоже нет. Но мне и не нужно его смотреть. Я сама в таком положении. Я знаю все об этом — о вертикальном, горизонтальном и опять вертикальном, из спальни на танцпол и обратно в спальню.

Но проблемы наших с Джошуа отношений не только в том, что танда заканчивается. С самого начала мы с ним балансировали на грани: все или ничего — высочайшее наслаждение физическим единением или черная дыра разлуки. Каждый момент освещен отблеском невысказанного прощания. Что-то подсказывает мне и ему: моментам неземного удовольствия не дано превратиться в совместную жизнь в этом мире.

А еще ни социально, ни психологически, ни по темпераменту мы не подходим друг другу, что очевидно и нам самим, и окружающим. Общаться вне объятий не выходит, ведь кроме танго и горестных воспоминаний нас ничто не связывает. Мы не смеемся над одними и теми же вещами. По сути, Джеймс вообще не смеется — он считает свои душевные раны столь серьезными, что открытое проявление радости воспринимается им как личное оскорбление. А в танце все, что у нас никак не сочетается, идеально срастается, создавая телесный шедевр.

(Пауза. Классический танго-парадокс. На примере Гавито и Марселы Дюран видно, как танго может служить высшей точкой отношений — а не наоборот. Вот еще пару примеров из сотни подобных. Смуглый коренастый «рабочий» парень Мигель-Анхель Зотто и балерина с лебединой шеей Милена Плебс. Как танцоры они созданы друг для друга. Во всем остальном — абсолютно нет. После тринадцати лет совместного творчества они мучительно разошлись.

Мария Ниевес и Хуан Карлос Копес — самая легендарная пара современного танго — были партнерами, любовниками, супругами, друзьями, бывшими супругами, бывшими любовниками и, наконец, бывшими друзьями. Родственные души в танго (он называл ее «моя Страдивари»), но вне танца аргентинцы ссорились на протяжении сорока пяти лет и в конце концов расстались врагами. С тех пор никто из них так и не нашел себе постоянного танцевального партнера.)

Да что там сорок пять лет! Спустя всего пару месяцев после начала нашего рокового танго-влечения я понимаю, что на счастье оно не очень-то похоже, — смеяться я перестала, зато плачу каждый день. Плачу, будучи рядом с ним, так как связывают нас лишь прикосновения. Плачу одна, потому что скучаю по его прикосновениям. У моей тяги к Джошуа и моей зависимости от танго одна и та же суть — желание удержать быстротечные моменты наслаждения. Но убеждать меня вырваться из своего состояния или быть благоразумной — все равно что убеждать кокаиниста есть больше овощей. Давайте честно: что в жизни способно отвлечь человека от удовольствия: душевное спокойствие, прогулки у моря, умеренность?

— К черту умеренность! — кричит одержимый роковым танго-влечением. — Предпочитаю танцевать с ним под «Небеса и Ты».

Неудивительно, что безрассудная свобода отличает многие танго-песни:

или

или

И вот, «пылая от страсти и дрожа от страданий», мы кружим, приближаясь к краю пропасти, за которой я не вижу ничего, кроме тени. Любые два человека, образующие настоящую танго-пару, создают тень. Это третье измерение пары. Движущаяся мишень. У нее наши ноги и головы, но она представляет нечто особое. Сфинкс зловеще окрестил ее «третьей величиной». И тень от меня и Джошуа стала больше и тверже, чем все каменные здания Эдинбурга вместе взятые, поглотила нас целиком, погрузив во мрак.

В итоге, как ни странно, именно танго поставило точку в нашем агонизирующем романе. Он — перфекционист, не знающий прощения, с настроениями, переменчивыми, как шотландский климат. А я, боясь ошибиться на танцполе, начинаю искать причины, чтобы не ходить на милонги — а значит, и не проводить время вместе.

— Тебя больше не интересует танго, — мрачно заключил он. — У нас теперь вообще ничего общего.

В ответ я заставляю себя танцевать с ним снова, а танцевать с тем, кто причиняет боль, похоже на попытку улыбаться, когда выдирают зубы.

Разрыв происходит зимой, когда я окончательно прогоняю Джошуа и он отправляется в Аргентину. Я перестаю танцевать и нахожу утешение в снеге и писательстве. Короткие дни и долгие, полные ужаса ночи. Но через несколько недель я прихожу в себя.

Но когда он возвращается из поездки, я делаю ошибку и отправляюсь танцевать. «Прошло три месяца, — убеждаю я себя. — Все будет прекрасно».

Запомните, мои дорогие друзья по танго, роковое влечение не просто слепое. Оно еще и немое, глухое и умственно отсталое. Вы повторяете сотни раз, что не нужно вновь запускать дьявольский маховик, но глупая страсть с печальными глазами продолжает околачиваться рядом с вами и нашептывает строчки, вроде:

или

или

Увидев меня, Джошуа пытается вести себя прилично и приглашает на танец. Но на удивление у нас ничего не получается. Вернее, получается слишком хорошо. После одной танды с неудавшимся разговором между песнями («Как съездил?» — «Хорошо, спасибо. А ты как?» — «Спасибо, хорошо».), я вспыхиваю и убегаю в туалет. Он тоже уходит мрачнее тучи. Я понимаю, что представляю угрозу и для него, и для самой себя, и решаю на месяц держаться подальше от милонг.

Когда я рискую появиться там вновь, в его объятиях кружится новая девушка. Она полупрофессиональная танцовщица, приехавшая сюда по программе университетского обмена из Уругвая. Ее налитая спина игриво подергивается в знакомой манере и… бог мой, возможно ли такое? Да. Это Задница из Porteño y Bailarin. В ушах раздается голос дорогой Мерседес с ее возмущенным «ча-ча-ча!». А еще вспоминаются слова гиганта Руперта из Нью-Йорка: «Мир танго маленький». Чертовски маленький мир.

В обычной жизни вы не обязательно встретите своего бывшего, вертикально спаривающегося с новой девицей. В мире танго никуда не денешься. Они делают это прямо здесь, перед моими глазами, под нашу песню «Небеса и Ты». Правда, теперь это уже не наша песня, это Небеса и Ты и Она. Их танец не оставляет простора для воображения. Они танцуют так близко, что танго-объятие перерастает в сплетенье тел. Я сижу, ослепнув от боли. Ее подрагивающие ягодицы не дают мне мыслить рационально.