Но он тут же понял, что обращается Мархаэоль не к нему, а к креслу, мгновенно растаявшему в воздухе.

Прыжок нахмурился. Пора бы ему уже привыкнуть к тому, что Мархаэоль не позволяет себе разговаривать с ним в уничижительном тоне. Даже тогда, в Театре Колесниц, когда он, не сдержавшись, ударил Мархаэоль по лицу. Даже тогда она не позволила себе проявить обиды. А Прыжок до сих пор каждое слово, сказанное при нем Мархаэоль, относит на свой счет...

Прыжку вдруг стало неловко. Ему захотелось попросить прощения — за пощечину, за эти мысли, за то, что он каждый раз так агрессивно вскидывается, стоит Мархаэоль что-то сказать. Но он не стал этого делать — побоялся выглядеть глупым или даже слабым.

Вся жизнь Прыжка была вынужденным проявлением силы и агрессии. К тому же он так долго разыскивал Мархаэоль, что сам процесс поисков стал для него, пожалуй, важнее результата. Вот же она — женщина, которую он искал, из-за которой пришел в Москву. А ощущения такие, что поиски еще не закончены, что ему предстоит еще долгий и долгий путь...

Мархаэоль опустилась на ковер возле Прыжка, легла, положив ему голову на колени, и закрыла глаза. Прыжок машинально провел рукой по ее зеленым волосам. Волосы оказались мягкими, теплыми и какими-то добрыми, что ли...

Мархаэоль тихо вздохнула. Звук этот прошелестел, словно шорох слабого ветерка.

Прыжок осторожно, чтобы не потревожить ее, лег на спину. Мархаэоль сразу же перекатилась на живот, положив голову ему на грудь. Это было приятно — лежать так вот, чувствуя даже сквозь куртку тепло ее щеки. Приятно и спокойно.

— Хорошо, — сказал Прыжок.

— Мне больше нравится в Харамишате, — прошептала Мархаэоль. — Но я беспокоюсь...

— Махват? — спросил Прыжок.

— Махват, — согласилась Мархаэоль. — Я достаточно хорошо знаю брата, чтобы понять, что просто так он нас не отпустит.

— Зачем мы ему нужны? — спросил Прыжок.

— Не знаю, — ответила Мархаэоль.

Но по голосу ее Прыжок понял, что она лжет. Знает. Просто не хочет говорить.

И вновь чувство недовольства захлестнуло его. Снова волна агрессии поднялась в душе, готовясь затопить собой умиротворяющее спокойствие. Но почему?! Потому что он считает, будто Мархаэоль ему солгала? Пусть даже и так, пусть она ему лжет — что с того? Разве она не имеет права скрывать что-нибудь от кого бы то ни было? Разве сам Прыжок всегда с ней достаточно откровенен? Хоть сейчас, хоть в Твери — бывали же случаи, когда он, вместо того чтобы ответить ей прямо и честно, огрызался или отмалчивался. Хорошо бы ему подумать, имеет ли он право на ее откровенность...

Но думать сейчас на эту тему не хотелось. Хотелось лежать и наслаждаться покоем, присутствием Мархаэоль, царящей здесь тишиной, звуком ее дыхания. Не хотелось даже прикасаться к ней — просто лежать и знать, что она рядом. Что в любой миг можно зарыться пальцами в густые волосы странного зеленого цвета, провести ладонью по красному платью, ощутив тепло ее тела...

— Он зачем-то хочет, чтобы мы какое-то время пробыли в Замке Тишины, — прошептала Мархаэоль.

— Отдохнуть... — сказал Прыжок.

— Ты устал? — спросила Мархаэоль.

— Нет, не очень, — подумав несколько секунд, ответил Прыжок. — И спать не хочется. И есть... почему-то...

— Вот именно, — сказала Мархаэоль. — Здесь вы все можете не спать, не есть, не уставать. Но спать тебе скоро захочется, уверяю. Махват не просто так настоял на том, чтобы мы остались...

Прыжку показалось, что в комнате стало темнее. Он приоткрыл глаза. Точно, свет постепенно начал меркнуть, становился глуше, слабее. До полной темноты не дошло — все было отчетливо видно, — но освещение изрядно ослабло. И действительно захотелось спать. Ни с того ни с сего. Глаза сами закрылись, сознание начало соскальзывать в сон. И последнее, что запомнил Прыжок, — как рядом, на ковре, осторожно возится Мархаэоль, устраиваясь поудобнее, опуская руку ему на грудь, прижимаясь к нему...

Пустая комната, заполненная светом. Отсутствие окон и мебели...

— Ни фига себе, — покрутил головой Коновалов. — Отдыхайте, говорит...

Колобок прошелся по комнате, потом присел на ковер.

— Мягкий, — сообщил Колобок. — И теплый.

— Эх! — вздохнул Коновалов. — Колдуны, мать вашу...

Он лег на пол и закинул руки за голову.

— Приветствую вас в Антааре! — повторил он фразу Махвата Игнта.

Эллина с Катей тоже опустились на ковер.

— Девочки, — сказал Коновалов, — я вот одного не пойму. Мы здесь уже сколько? Часов десять или даже пятнадцать, да?

— Десять часов — наверняка, — кивнула Эллина.

— Вот! А мне почему-то жрать не хочется совершенно, — задумчиво произнес Коновалов. — И не устал я ни капельки.

— Я тоже, — согласилась Эллина.

— Магия, — сказала Катя. — Гоблины тоже умеют вытворять подобное. Я знаю, я видела.

— Магия, магия... — проворчал Коновалов, закрывая глаза.

Несмотря на его уверения в том, что он совершенно не устал, Коновалова вдруг потянуло в сон. Он расслабился. В комнате стало темнее, свет постепенно мерк.

— Что-то темнеет, — сказал он.

Ответом ему было молчание.

— Эллина! — громко позвал Коновалов.

Тишина.

Коновалов открыл глаза и огляделся. Он был в комнате совершенно один.

— Твою мать!.. — Коновалов мгновенно оказался на ногах.

Сон как ветром сдуло, руки уже бесцельно шарили по телу, разыскивая хоть какое-то оружие. Юрия начал одолевать страх. Он ожидал чего-нибудь подобного, какой-нибудь ловушки. Но пропадать в ней считал совершенно излишним.

— Эй! — крикнул Коновалов. — Где все?..

— Спят.

Коновалов резко обернулся на голос.

— Макс! То есть... Махват. Куда все пропали?

— Никто не пропал, — покачал головой невесть откуда появившийся Махват. — Все спят. Они здесь, просто ты их не видишь. И они тебя не видят и не слышат. Считай, что ты находишься в той же самой комнате незадолго до того, как вы все сюда вошли...

— Что с ребятами? — Коновалова мало занимали все эти премудрости.

— С ними все в порядке, — сказал Махват и повторил: — Они спят.

Нельзя сказать, чтобы Коновалов поверил Махвату. Но он расслабился.

— Ты служил в Корпусе Верных Защитников, — произнес Махват, и Коновалову почудилось осуждение в его голосе.

— И что? — с вызовом спросил Коновалов.

— Почему ты ушел оттуда?

— Гоблины проиграли войну, — заявил Коновалов. — Ну, может быть, пока еще не проиграли, но проиграют обязательно. Во всяком случае, влияние их уже не такое, как раньше. Сейчас они уже не могут контролировать ситуацию. А мне нравится быть на стороне победителя...