бо­гом, предназначенный прежде всех времен к нашему возве­личению» (1 Кор. 2, 6 и сл.) гносис. Эта мудрость стоит, однако, настолько выше всякой учености, что она даже пре­восходит мудрость «ангелов», «властителей этого мира». Ибо эти последние не постигли ее: если бы они ее познали, то не распяли бы господа славы (1 Кор. 2, 8). Апостол разумеет здесь, как это теперь можно считать общепризнан­ным, не каких-нибудь земных властелинов, иудейские вла­сти или римлян, а те демонские силы, которые осуществляют свое роковое господство над миром. Они играют у него ту же роль, как в гносисе Баруха Эдем и Нахас, которым при­писывается повешение Иисуса на древе. В основе этого лежит, как сказано, представление о звездных духах, кото­рые начальствуют над осеннею и зимнею частями неба и которые пригвождают «господа славы», т. е. солнце, к Осен­нему кресту, достигнув которого солнце, по астрально-мифо­логическому взгляду, «умирает» и опускается на нижнюю дугу зодиака, в «преисподнюю», или область ада. Но это значит, что те же силы, сами того не зная, способствовали наступлению конца своего господства, ибо смерть солнца и его схождение в небесную преисподнюю образуют только предварительное условие его вторичного восхождения и воз­никающей отсюда новой жизни.

То, что осталось неизвестным этим силам, — именно план спасения, выполняемый богом посредством смерти мес­сии, — открыто внутреннему взору Павла. Последний хва­лится своим познанием (гносисом), как непосредствен­ным откровением божиим от духа, который все исследует, в том числе и глубины божества. Он открыл ему, — как гласит гностическое общее место, — «то, чего никакое око не видело, никакое ухо не слышало и что не входило ни в какое человеческое сердце, что бог уготовил только любя­щим его». Об этом он и говорит не словами человеческой мудрости, а теми словами, какие внушает один только дух, т. е. речью гностика. Таких слов обыкновенный, естествен­ный человек не может понять, потому что у него недостает для этого духовного органа. Только духовный человек имеет для этого разумение. Но понимают этого и коринфяне, поскольку они, как доказывают их споры, еще не «со­вершенные», т. е. не зрелые христиане, поскольку они еще плотские, а не духовные люди, — «младенцы во христе», переносящие пока только молоко, но не твердую пищу (1 Кор. 2, 9 по 3, 3).

Когда Павел выражается таким образом о поведении «властителей мира» по отношению к христу, ему, очевидно, и здесь предносится представление о праведнике из Премудрости Соломона, где о неправедных и безбожных, посягаю­щих на жизнь праведника, говорится: «Таковые помыслы имели они в безумии своем, ибо ослепляла их злоба их, и не познали они тайн божиих» (Прем. 2, 21 и сл.). Ведь и вообще в вышеприведенных мыслях первого Послания к коринфя­нам проглядывает влияние Книги премудрости. В последней познание божественного решения точно так же связывается с обладанием божественной мудростью, каковая даруется духом святым (Прем. 9, 17). Здесь мудрость также пред­ставляется посвященной в ведение бога и могущей откры­вать завесу прошедшего и будущего (Прем. 8, 4, 8). А поло­жение, что естественный, или плотский человек не в состоя­нии воспринять откровений божественного духа, находит, свою параллель в словах: «Ибо какой человек узнает ре­шение божье, или кто выяснит, чего хочет господь?» (Прем. 9, 13). Но, как мы уже видели, мудрость в книге Псев­досоломона нужно понимать как гносис, как богопознание, в смысле познания бога и познания божия. Таким образом, мы можем заключить, что и то познание божественного плана спа­сения, которым хвалится Павел и которое, по его утвержде­нию, превосходит даже познание стоящих под богом, как духом, ангелов, представляет собою точно так же род непо­средственного знания или созерцания на основе тождества человеческого духа с духом божественным, каковой тожде­ствен с духом христовым (1 Кор. 2, 13, 16). Но это опять предполагает представление о христе, как «господе славы», которое выходит далеко за пределы раскрытого раньше представления об умершем за грехи людей отроке божием в смысле Исайи и о праведнике Книги премудрости, что под твердится, если мы внимательнее всмотримся в самое собы­тие искупления.

Дух (благодать и вера).

Искупление состоит, как сказано, в том, что Христос, подобно отроку божьему, по послушанию и любви прини­мает на себя грехи человечества и, как заместитель, своею кровавою жертвенною смертью искупляет нас от карающего суда смерти (Римл. 5, 8 и сл.: 8, 35; 1 Кор. 6, 20; 7, 23). Ми­лостиво приняв эту искупительную жертву, бог вышел из своей прежней сокровенности (как Agnostos Theos, см. у Нордена) и дал себя познать людям, как любовь. Если бы справедливость была решающим моментом в решениях бо­жиих, то оправдание или признание человека праведным могло бы определяться, конечно, только его делами. Про­щение грехов было бы тогда для бога просто только обя­занностью, на выполнение которой человек имел бы обосно­ванное притязание (Римл. 4, 4). Но тогда ни один человек вообще не был бы оправдан. Ибо, как мы уже видели, гре­шили все люди, и всем не хватает истинной славы пред богом. А теперь они получают оправдание, как дар, по благодати божьей, в силу божественной искупительной жертвы в лице Иисуса христа (Римл. 5, 15). Бог, следовательно, дает первенство благодати пред справедливостью и не требует за это от людей ничего другого, кроме веры в это непосред­ственное фактическое доказательство его благодати или любви.

Как благодать есть объективная сторона процесса иску­пления, так вера — его субъективная сторона (Римл. 1, 16 и сл.; 5, 1). Если первая состоит в том, что бог принимает искупительную жертву мессии, то последняя — в том, что человек усвояет себе лично данное во Христе спасение и как бы делает его Своею внутреннею собственностью, своим твердым, непоколебимым убеждением. Такое значение слова «вера» Павел, несомненно, не установил сам впервые: оно имеется также у Филона, и апостол заимствовал его из об­щего религиозного мировоззрения своего времени, причем придал ему значение центрального пункта религиозной жизни.

То чисто юридическое понимание оправдания и прими­рения, по которому крестная смерть мессии оказывается искупительным по заместительству средством, а бог строгим судьей, который не прощает, не получив платы или умило­стивления, не может отпустить без выкупа, — это понима­ние, очевидно, предполагает ненарушимую значимость за­кона наряду со свободою воли. Но это есть то иудейское представление о плотской природе человека, согласно кото­рому человек хотя и стал через падение Адама грешным, однако не настолько, чтобы не быть способным совладать со своими плотскими влечениями. Ибо только в том случае, если закон прав и, если человек по праву обязан его испол­нять,