Третья жертва бомбы, человека с велосипедом, и Малин рада, возбуждена, сердита и расстроена – все разом.

«Мне тоже приятно слышать твой голос».

Перестала дышать…

– Насколько я помню, ты говорил, что она выживет.

– В таких тяжелых случаях ничего нельзя знать наверняка, но – да, мне казалось, что она поправится.

– Когда наступила смерть?

– Сердце остановилось в семь пятнадцать.

Малин смотрит на часы на экране компьютера. Скоро восемь. Наверное, они должны были позвонить сразу? Он должен был позвонить немедленно?

Нет.

Она просто заснула и не проснулась из-за полученных травм.

– Ты не заметил ничего необычного? Что-нибудь странное в связи с ее смертью?

– Нет. Сработала система оповещения, и ночной персонал немедленно пришел к ней в палату – и констатировал, что она перестала дышать. Они пытались привести ее в чувство, но тщетно. Само собой, мы будем проводить вскрытие – поручим это судмедэксперту.

Малин кивает, произносит:

– Спасибо. Теперь мы знаем.

Потом повисает пауза, трубка в ее ладони влажная, и она слышит его дыхание. Ей хотелось бы ощущать это дыхание своим ухом, чтобы он был сейчас рядом с ней – этот чужой, но, тем не менее, почти родной человек. Может ли она что-нибудь сказать теперь, решится ли? Кажется, он о чем-то думает, колеблется, а потом говорит:

– Приятно было бы повидаться. Я имею в виду – если ты хочешь, если у тебя есть возможность. Не по работе.

– Мы ведем следствие, – отвечает Малин. – Я вынуждена попрощаться.

Она закрывает глаза, вздыхает, а потом нажимает на кнопку, прерывая разговор.

«Зачем? Зачем эта стена вокруг меня? Ведь я жажду только одного: крикнуть ему, что тоже хочу с ним встретиться».

Потом она переводит взгляд на Зака. Тот с нетерпением ждет, пока она расскажет ему о содержании разговора.

– Это был врач Ханны Вигерё, – произносит Малин. – Сегодня рано утром она заснула навсегда. Видимо, не справилась со своими травмами. Ничего необычного, похоже, не произошло – просто ее организм больше не мог или не хотел бороться.

В девять часов оперативная группа собирается в помещении, где обычно проводятся совещания.

За ночь у них появилась третья жертва, к тому же задержан подозреваемый, который сознается в других преступлениях, помимо того, которое они сейчас расследуют.

Свен Шёман.

Карим Акбар.

Вальдемар Экенберг.

Юхан Якобсон.

Бёрье Сверд.

Зак.

И Малин.

Никто ни словом не упомянул о предложенной им на первом совещании кризисной психотерапии. Просить об этом сейчас было бы стыдно. Таков их молчаливый уговор.

Следователи сидят вокруг стола, обсуждая факты и так, и эдак – оценивают достоверность показаний и рассказов, ощущая, как истина ускользает от них, исчезая в черной дыре, каковой всегда является нераскрытое дело.

Где угодно, когда угодно, перед любым банком может взорваться новая бомба.

Люди боятся, а страху нет места в цивилизованном обществе. Страх необходимо победить. Иначе общество, каким мы его знаем, погибнет. Такова подсознательная коллективная мысль всех полицейских, безымянное чувство, охватывающее их, когда они еще раз обсуждают направление дальнейшей работы.

«Как огненные выбросы на поверхности пылающей звезды – таковы направления в этом расследовании», – думает Малин, видя перед собой Петера Хамсе, а потом Туве, и папу, и маму, и все, что происходит сейчас, словно все части ее жизни сливаются в единый поток событий.

«Разве на сегодня у меня ничего не намечено? Может, я что-то забыла?»

Крики и возня детей на площадке перед садиком не долетают сюда, но в ушах полицейских две парящие маленькие девочки шепчут беззвучные слова о страхе, спрашивают, где мама – разве она не должна быть здесь? И папа – где же ты?

Но полицейские не слышат девочек, они слушают Свена.

Из Гётеборга пришел рапорт об усилении противостояния между «Ангелами ада» и «Бандидос», в клубе на Авеню произошла большая драка. «Стало быть, что-то намечается между криминальными мотоклубами, – думает Малин. – Не является ли взрыв бомбы частью войны, эскалации напряженности? Может быть, трое членов семьи Вигерё пали жертвой банальных разборок между двумя мафиозными группировками? А все активисты, сидящие в камерах предварительного заключения, – чего хотят они?.. Десятки возможностей и вариантов».

Малин чувствует, что ее мозг устал. Она думает о девочках, о глазе с оторванной щекой и думает: «Все это я делаю ради вас. Только ради вас я сижу в этом помещении – с таким чувством, словно нахожусь в эпицентре взрыва».

Похоже, Свен заметил ее усталость, осознал, как сурово поступил, вызвав ее допрашивать Людвигссона.

– Малин, – произносит он. – После совещания я хочу, чтобы ты легла в комнате отдыха и поспала пару часов. У тебя совершенно замученный вид.

– Это приказ, – соглашается с ним Карим.

* * *

На самом деле Малин не хочет спать. Но организм требует отдыха, каждая мышца болит.

Приказ есть приказ, не так ли? А от затуманенного мозга все равно никакого проку нет.

Малин сидит за своим столом, трет глаза. Слышит, как Зак беседует по телефону с Диком Стенссоном, пока сама она готовится нырнуть в темноту комнаты отдыха. Закрывает глаза. Прислушивается к разговору Зака, но сосредоточиться не может. Вместо этого она начинает думать о городе, утопающем в весеннем свете за окном, – для ее глаз этот свет слишком резок.

«События следуют одно за другим, – думает Малин. – Нет времени остановиться, подумать, прочувствовать – от этого мы становимся плохими следователями».

Как дети, играющие в футбол, – двадцать человек, наперебой гоняющиеся за мячом.

Поминки. Службы. Минуты молчания.

Сейчас все это потихоньку сворачивается. Люди должны обрести утешение, покой, доверие.

Ощущая легкую боль в позвоночнике, Малин готова заснуть прямо здесь, за столом, но не позволяет себе этого.

Она снова открывает глаза.

– Разговор ни черта не дал. Стенссон только смеется нам в лицо. Говорит, что Юнатан Людвигссон болтает вздор и что сам он никогда с ним не встречался. Стенссон предложил нам проверить список их телефонных звонков и электронную почту, – говорит Зак, который уже положил трубку.

Малин снова трет глаза.

– Возможно, Людвигссон придумал свою связь со Стенссоном. Ведь у него явные признаки мифомании[10]. Как мы понимаем, он мог купить оружие в любом другом месте.