Как оказалось, спокойствия это не принесло. В то время, как одни отправились на княжий обед, другие устремились грабить двор тиуна Ратши и мечников.[487] Дальше в летописи говорится о том, что, несмотря на неоднократные взаимные крестоцелования, Игорь был все же неугоден киевлянам и они послали приглашение на великокняжеский стол переяславскому князю Изяславу Мстиславичу: «Поиди, княже, къ намъ, хочемъ тебе».[488]

Этой неугодностью, вероятно, и объясняется многоактность приведения киевлян к присяге. За скупыми рассказами летописи об обоюдных крестоцелованиях несомненно скрывались сложные противоречия в стане киевской знати на почве отстаивания своих кандидатов на великокняжеский стол. Выражение летописи «вси кияне» здесь не более чем литературное клише. Оно употреблено и по отношению веча на Ярославом дворе, который заведомо не мог вместить всех свободных жителей Киева.[489] Наверное, на собраниях под Вышгородом, Угорским, на Ярославом дворе и у Туровой божницы принимали участие не только знатные, но и простые киевляне. Но суть ведь заключается не в простом присутствии, а в руководящем участии. Фраза летописца о том, что киевляне под Угорским приняли присягу притворно («яшася по нь лестью») определенно указывает на верховодство здесь знатных киевлян. Под влиянием сторонников Мономаховичей они для себя еще раньше решили, кто должен быть киевским князем, отсюда и неискренность их присяги. Даже и тогда, когда они обещали «не льстити» под Игорем. Что касается простых киевлян, то подозревать их в столь изощренном двоедушии нет никаких оснований. Как, впрочем, и Игоря в том, что он, будто бы, «очень скоро восстановил против себя киевлян». Позже эту мысль повторил Ю. Гранберг. Но для этого у Игоря не было времени. Ведь просидел он на киевском столе всего две недели, в продолжении которых только и делал, что располагал к себе киевлян.

О двух вечевых собраниях киевлян говорится в летописной статье 1147 г. Оба связаны с походом Изяслава Мстиславича на своего дядю Юрия Долгорукого. Первое, хотя и не названное так, состоялось перед походом. Изяслав, как пишет летописец, созвал бояр, дружину и «киян» для того, чтобы объявить им о своем решении выступить вместе с черниговскими князьями в поход на Суздаль и заручиться их поддержкой. Из дальнейшего рассказа явствует, что затея Изяслава не получила всеобщего одобрения киевлян. Последние заявили своему князю, что не могут поднять руки на Володимерово племя. Вот, если бы он решил пойти на Ольговичей, то они готовы идти даже с детьми. Оказалось, однако, что отказ киевлян не был категоричным, нашлось немало добровольцев, которые таки согласились идти с Изяславом. Причем, добровольцев оказалось много. Летописец говорит, что князь «съвъкупи множество вои».

Второе вече состоялось в Киеве также по инициативе Изяслава Мстиславича, когда он обнаружил заговор своих черниговских союзников.

Как свидетельствовал некий Улеб[490], посланный Изяславом в Чернигов, князья Владимир и Изяслав Давыдовичи, а также Святослав Всеволодович вошли в тайный сговор со Святославом Ольговичем с тем, чтобы убить киевского князя. Имел ли место этот коварный план или эта версия была сочинена в окружении Изяслава, сказать сложно. Известно только, что киевский князь был встревожен данным известием и поспешил поделиться им с киевлянами. В Киев он послал своего посланника с просьбой к брату Владимиру Мстиславичу, митрополиту Климу и тысяцкому Лазарю созвать вече. «В то же веремя Изяславъ посла Киеву къ брату своему Володимиру, того бо бяшеть оставилъ Изяславъ в Киевѣ, и къ митрополиту Климови, и къ Лдзореви тысячскому, и рече имъ: „Созовите кияны на дворъ къ святѣй Софьи, ать мои посолъ молвить рѣчь мою к нимъ и скажеть льсть черниговьских князий“. Кияномъ же всимъ съшедшимся отъ мала и до велика к святѣи Софьи на дворъ, въставшемъ же имъ въ вечи».[491]

Как видим, и на этот раз состав веча скрыт летописцем общей фразой. М. Н. Тихомиров не согласился с С. В. Юшковым, что здесь речь идет о представителях феодальных верхов. «Неужели все киевляне от мала до велика, — вопрошал он — могут быть причислены только к феодальным верхам».[492] Вопрос, разумеется, вполне корректный, хотя в данном случае более уместным представляется другой. Неужели сравнительно небольшой двор св. Софии смог бы вместить все свободное население Киева? Совершенно очевидно, что здесь или обычный летописный стереотип, обозначавший понятие «много людей», или же это выражение означает, что на вече собрались в полном составе все, кто должен был присутствовать на нем.

Однако, кто бы ни был участниками веча на Софийском подворье, совершенно очевидно, что руководителями на нем были Владимир Мстиславич, митрополит Клим и тысяцкий Лазарь. Существенно, что летопись и на этот раз не говорит о каком-либо обсуждении вопросов. Даже призыв неизвестного по имени человека — убить Игоря — не подвергся обсуждению.

В. И. Сергеевич объяснял это лаконичностью летописных известий, но, думается, это не исчерпывающее объяснение.[493] Определенно, прежде чем выносить тот или иной вопрос на вече, он обсуждался в узком кругу, на совете князя с боярами, или же определенной группой бояр, как это было с призваниями в Киев Владимира Мономаха и Изяслава Мстиславича. Вече не решает, но, если можно так выразиться, лишь одобряет предложенные ему решения.

Так было и на этот раз. Неизвестный оратор, несомненно, из близкого окружения Изяслава, предложил убить Игоря Ольговича, мотивируя это тем, что после ухода великого князя и его дружины из Киева Игорь может причинить много опасности городу. При этом он привел параллель с событиями 1068 г., когда был освобожден из поруба Всеслав и провозглашен великим князем. И. Я. Фроянов, чтобы подчеркнуть общинно-демократический характер данного веча, высказал сомнение в достоверности обращения на нем к событиям 1068 г., полагая, что это, скорее всего, собственный взгляд летописца.[494]