Качанова не было видно. Высоков шагнул в сторону, наклонился и посмотрел под мостки. Каро лежал под ними, пытаясь оставаться полностью в воде, выставив на поверхность только лицо, хватая воздух ртом.

– Вылезай! – приказал ему Высоков.

Но Карен остался под мостками, только сидел уже на корточках.

– Где девушка?

– Я тебе ничего не обещал, так что получай с того, кто с тобой базарил. Никто ее не воровал, она все это время здесь сидела. А когда пацаны поехали меня встречать, закрыли ее здесь в доме, но она упорхнула зачем-то.

Качанов стал выбираться, решив, что ему ничего уже не угрожает.

– Ты че не понял ничего? – произнес он. – Она же с самого начала в доле была, все знала… Мы же все заранее продумали. В рекламную контору ее засунули – в мою контору, между прочим, там директора все равно надо было убирать, потому что он мое лаве крысил. И про прокурора она знала, который так удачно подвернулся, да еще с документами, флешками разными… Мы-то просто хотели на том озере тебе по башке дать, а ее типа украсть… А вышло еще лучше… Грохнули Марьянова, на берег притащили, и она тебя туда сама направила… Я же говорю – умная она…

Качанов выбрался на берег и пошел к крыльцу.

– А я тут арию забулдырил[15], смотрю, вроде как судья со своей честью ко мне намылился.

– Стой на месте! – приказал Высоков. – Где Настя?

– Не знаю. У меня к тебе другое предложение. В доме берданка[16] с лимоном гринов[17], мне ее басурманы[18] подогнали, получили с какой-то акулы[19] мэриевской. Забирай берданку и уходи. А я скажу, как найти твою Настю, если слово дашь, что тему закрыли… Лады?

Высоков стоял возле трупа Трухина. Наклонился и поднял пистолет, а когда выпрямился, увидел, что Качанов проскочил в дверь дома, хотел захлопнуть ее, но дверь уперлась в тело второго убитого парня. Тогда он наклонился и схватил лежащий на полу прихожей пистолет. Бросился на пол, уходя от возможного выстрела в спину, попытался перевернуться, но после выстрела Высокого остался лежать.

– Хорошо стреляешь, начальник, – выдавил он. – Короче так. Бери берданку с гринами и разбегаемся. А номер Насти в мобиле у Трухи. Вот его телефон на перилах. Она там как «Амазонка» записана. Не нравилась она ему…[20]

Он застонал и начал дышать часто.

– Больно мне, терпеть уже мочи нет, ты мне такую дырку в пузе сделал… Гад како-ой! О-о! Вызови врачей, мать их! Только пусть быстрее…

И тут же вскинул руку с пистолетом. Но Высоков выстрелил первым. Подошел и взял с перил крыльца мобильный телефон. Поднялся по ступеням и посмотрел на труп Качанова. Бросил на него пистолет Трухина и сказал, непонятно к кому обращаясь:

– Вот тебе и решение суда.

Спустился по ступеням и пошел искать выход, потому что через забор с этой стороны было не перебраться. Когда повернул за угол дома, увидел спешащего к нему Елагина.

– С вами все нормально? – крикнул Петр.

– Я в порядке, – ответил Владимир Васильевич, – а те, которые там остались, не очень.

– С Кареном были четверо. Потом двое уехали. С полчаса назад они вернулись, но наши ребята их взяли. Так что вам повезло, что там только двое.

– Трое, – поправил Владимир Васильевич, – мне вообще-то надо скорее… Там мой велосипед где-то.

– Я его перетащил и в «тахо» уложил. Зачем вам лишний раз светиться, тем более что рядом пара машин ГУВД нарисовалась? Сейчас вас отвезут, куда скажете. И другу вашему позвоню, чтобы со своей программой поскорее здесь оказался – ему для поднятия рейтинга в самый раз сообщить об этом первым.

Они вышли через калитку в воротах, сели в «тахо». Мимо прошли люди Бережной, одного из которых Владимир Васильевич уже видел, а потому сказал ему:

– Привет, Иван.

И удивился своему спокойствию.

Мама приготовила ужин. Елагин сел с ними за стол, очевидно, не рискуя оставить Высокова без надзора. Он не задавал никаких вопросов, да и Владимир Васильевич был немногословен. Даже когда позвонил Ипатьев, сообщивший, что есть сенсационная новость, не стал интересоваться, что хочет сообщить ему школьный приятель.

– Смотри вечером городской канал, – намекал Павел. – Первый наш выпуск – и сразу молния! Эта новость Качанова касается.

– Я уже забыл о нем.

Ипатьев помолчал в трубку, а потом произнес:

– Я вдруг сегодня ни с того ни с сего вспомнил, как мы после Алых парусов к тебе пришли: Я, Лешка Лапников, Ленка Саленко, Ленька Фишкин, Тамара Новикова, еще кто-то.

– Таня Антонова…

– Музыку включили, танцевать стали, а потом в стену начали стучать соседи – мол, полседьмого утра…

– Никто не стучал, да и не танцевали мы.

– Ладно, скажу, – не выдержал Павел. – Застрелили сегодня Каро Седого, не дали надышаться воздухом воли. Мы примчались туда, а там уже Вера Бережная со своими людьми, потом следственный комитет подъехал, за ними менты, прокуратура… Такое началось! И мы все это время снимали…

Елагин уехал, а потом начал собираться и Владимир Васильевич.

– Так ты приедешь завтра с Настей? – в который уже раз интересовалась Елена Александровна, потому что так и не получила вразумительного ответа.

– Не знаю, – ответил он точно так же, как отвечал и до этого.

Он возвращался в городскую квартиру, уже никуда не торопясь. Жизнь его внезапно круто изменилась – несколько недель назад, но теперь она опять будет такой же, как была до этого – до встречи с Настей. В городском суде его вряд ли оставят, придется возвращаться в районный, но уже, конечно, не председателем, да это не так уж и важно кем. Надо только успеть помочь парню-автомеханику разобраться с его проблемами. Но это будет в понедельник, а пока еще не закончилась пятница.

Высоков припарковал «паджеро» на обычное место в своем дворе. Не успел выйти, как позвонил генерал Корнеев. Отвечать не хотелось, не было желания выслушивать оскорбления и угрозы. Но пришлось – генерал вряд ли угомонится.

– Вы что-то забыли мне сказать? – спросил Владимир Васильевич.

– Я, Володенька, извиниться хочу… Просто самому обидно, что столько всего наговорил тебе… Не разобрался как следует. Ты вообще большой молодец. Отец бы тобой гордился.