Завершив необходимые звонки для спасения родных, Петелина вскочила и собрала сумочку, чтобы ехать домой. Там сын и мама, они в опасности! Она проверила ключи, чтобы ничего не забыть, и беспомощно осела в кресло.

Логика подсказывала ей, что Марат всё равно приедет домой первым. Он справится, он защитит, он спасет их сына. И пожарные примчатся на место быстрее ее. Они профессионалы — чем она им поможет? Только будет мешаться.

Она следователь. Ей надо сосредоточиться на другом: разгадать замысел Земскова и Лебедевой и понять, где они могут скрываться.

Елена заставила себя посмотреть на фотокомпозиционные портреты Павла Земскова и Валерии Лебедевой. Типичные фотороботы, за которыми не разглядеть живого человека. Взгляд бегал от рисунков к телефону, сердце стучало в тревожном ожидании.

Нет, так невозможно работать! Невыносимо находиться в комфортном кабинете, когда знаешь, что ребенок в опасности. Что с ним?

Женское сердце взяло вверх над разумом. Елена подхватила сумочку и покинула кабинет.

На первом этаже ее окликнули:

— Елена Павловна, я к вам.

Она обернулась. Психиатр Ермилов шел к ней и говорил:

— Я сделал, как вы просили. И портреты описал, и с пациентом побеседовал.

Каким пациентом? О чем он говорит? Здесь камеры для заключенных, а не больничные палаты!

Раздражение следователя выплеснулось через слова:

— С портретами у вас не получилось. Жена Земскова должна быть старше!

— Мне кажется, я ее хорошо разглядел.

— Из-за такой самоуверенности свидетелей мы и топчемся на одном месте. Лебедевой за пятьдесят! — возмутилась Елена.

— Я бы дал меньше, но дело не в этом.

— Мне пора идти.

— Подождите! — Ермилов вцепился в руку следователя.

Психиатр был возбужден. В его глазах мерцали искры восторга на фоне темного тумана тревоги.

— Я должен рассказать. Это особый случай.

— Поговорим завтра. Мне некогда. — Петелина вырвала локоть из пальцев Ермилова.

— Но послушайте…

У Елены зазвонил телефон. Она выхватила трубку, увидела имя Марата и жестом остановила болтовню психиатра.

— Что? Что с Сашей?

— С ним все в порядке. С бабушкой тоже.

— А дым? Пожар?

— Дым был, а соседей не было. Пожарный вскрыли их дверь и обнаружили источник задымления.

— На плите что-то подгорело? Я зря устроила переполох и нам придется чинить дверь. — Елена нервно улыбнулась.

— Не зря. Пожар устроен преднамеренно.

— Каким образом?

— Использовали чайник с таймером отсрочки старта. По словам пожарных чайник был наполнен спиртом и легко воспламеняющимися материалами. Они взяли его на экспертизу.

— Поджог, — пробормотала Елена. — Кто?

— Мы соберем улики, — пообещал Марат.

— Соседка, похожая на Лебедеву, — задумчиво произнесла Петелина и неожиданно выпалила: — Нам надо поговорить.

— Мы и так разговариваем, — заметил Марат.

— Это не к тебе. Останься дома с Сашей, пока я не разберусь. Пусть Токарева привезет улики в нашу лабораторию.

Петелина убрала телефон и обратилась к психиатру:

— Анатолий Ильич, идемте в мой кабинет. Обсудим ваши рисунки.

Ермилов охотно пошел за следователем. Ему не терпелось выговориться:

— Это очень интересный случай. Я его сразу узнал.

— Кого? — на ходу спросила следователь.

— Задержанного.

Петелина вспомнила, что по ее просьбе психиатр беседовал с арестованным Булатниковым.

— Видели его раньше?

— Много раз, — подтвердил Ермилов.

Петелина удивилась и спросила:

— Что вы можете рассказать про Булатникова?

— Дело в том, что я знал его под другим именем.

Петелина уже распахнула дверь в кабинет, но от неожиданности обернулась:

— Каким еще другим именем?

Психиатр назвал фамилию и с профессиональным интересом наблюдал, как вытянулось лицо следователя.

В родном кабинете в любимом кресле Петелина обрела желанное равновесие. Она указала психиатру, чтобы он сел напротив, и попросила:

— Повторите.

— Сегодня я разговаривал с вашим подозреваемым, как с Алексеем Булатниковым, а ранее у себя в клинике, как с Павлом Земсковым.

— Как это может быть?

— Выживший ветеран живет за себя и за того парня, который не вернулся с войны.

Следователь мотнула головой, словно сбрасывая наваждение:

— Расскажите подробнее.

— Я лечил пациента от наркотиков, но это лишь видимая часть его болезни. Проблема глубже. Вы слышали об афганском синдроме?

— Я слышала, что врачи называют синдромом состояние, когда не могут поставить точный диагноз.

— Медицинский термин существует — посттравматическое стрессовое расстройство. Пэ-Тэ-Эс-Эр.

— Звучит, как автоматная очередь.

— И напрямую связано с ужасами боевых действий. На войне молодые неокрепшие организмы подвергаются мощному негативному воздействию на психику. Это не проходит для них бесследно.

— И в чем оно выражается?

— Расстройство психики проявляется по-разному. Ночные кошмары, депрессия, панические атаки, вспышки агрессии, суицидальные мысли. Ветеран войны с деформированной психикой разделяет людей на «своих» и «чужих». «Свои» друг за друга горой, а «чужие» — это враги, с которыми надо бороться.

— Вы сказали «бороться». Бороться с врагами — это значит уничтожать? — заинтересовалась следователь.

— Агрессия к «чужим» возможна. Но ее уровень индивидуален. У Булатникова-Земскова особый случай — два человека уживаются в одной личности.

— Так кто же он на самом деле: Булатников или Земсков?

— Алексей Булатников.

— Вы уверены?

Психиатр приосанился, гордясь проделанной работой.

— Было не просто, но мне удалось его разговорить. Я записал нашу беседу на видео. Можете посмотреть вот с этого момента.

Ермилов передал телефон следователю. Петелина включила воспроизведение. Она увидела осунувшееся лицо Булатникова с потухшим взглядом. Он смотрел не в объектив, а куда-то внутрь себя и рассказывал.

«Это было в восемьдесят девятом. Наши войска покидали Афган. Мы охраняли дорогу около границы. Расположились в удобном месте на возвышении, в землю не зарывались, приказ был на сутки всего. И нас накрыли минами. Духи точно били, суки, место оказалось пристрелянным. Потом из пулемета нас крошили. Меня осколком зацепило, я отключился. Выжил, потому что Пашка своим телом прикрыл. Меня посчитали мертвым.