«Сапсан Тео, – мелькнуло в голове у Хардова. – Он всё-таки вызвал его. Решил подстраховаться».

Пастух снова мотнул башкой, но теперь в его рёве послышалась мучительно-огрызающаяся нотка. Сила двоих скремлинов оказалась не тем, от чего легко отмахнуться, как от назойливой мухи. Единственный глаз циклопа был ослеплён, Ридик наклонил голову, как обиженный ребёнок, прижал переднюю лапу ко лбу и заворчал. Потом оскалил пасть, опустился на четыре конечности. Двинулся вперёд. Оба скремлина зависли между ним и гидом, ещё один импульс яркого света. Но теперь этого явно было недостаточно. Превозмогая световую волну, Ридик вновь заревел и пошёл на Хардова. Тот успел заменить магазин и дал ещё одну очередь. Дёргаясь от удара каждой пули, пастух не прекратил движения.

«Невероятно», – мелькнуло в голове у Хардова. Краем глаза он видел, что Тео очнулся и ползёт к своему автомату, выбитому ударом лапы Ридика. Хардов отступал, не прекращая вести огонь короткими очередями, однако Ридик, будто нежить, которому нипочём смертоносные пули, дёргаясь, наступал на него. Даже мощные обжигающие снопы света обоих скремлинов вызывали лишь мучительный и всё более злобный рёв. А потом он встал на задние лапы, и удар передней, грозящий снести голову Хардову, прошёлся лишь в миллиметре от его лица. Видимо, это был конец, Ридик сделал ещё шаг, навис над Хардовым, и он, не чувствуя ни страха, ни сожаления, дал в эту тварь последнюю короткую очередь и даже успел улыбнуться, потому что от болезненно-жёлтого глаза остались лишь капли разлетевшегося желе. Ридик взвыл, наклонив вперёд косматую морду, и тут Хардов увидел то, чего не знал Тео: два круглых, совсем меленьких чёрных глаза скрывались под густой шерстью – пастух не был циклопом. Но на всё это времени уже не оставалось. Уродливая кривая лапа Ридика начала замах для рокового удара. Хардов, плотно сжав губы, не мигая, смотрел на монстра. Последние импульсы света скремлинов больше не останавливали его…

«Ну, вот и всё», – но и эта мысль, успев кольнуть глухой тоской, почему-то не вызвала ни страха, ни сожаления.

И тогда послышался совсем слабый хрипловатый голос Тео:

– Горх, я вижу тебя. У меня здесь серебряная пуля, и ты знаешь это.

И монстр, нависший над Хардовым, вдруг застыл.

– Горх, отпусти Ридика.

Монстр дёрнулся, словно слова эти были для него сильнейшим ударом, и издал какой-то нутряной, трескуче-пустотный звук. Хардов скосил взгляд: Тео, пошатываясь, приближался к твари со спины, держа её под прицелом, и говорил что-то странное, но слова эти смогли остановить зверя. И… возможно, Хардову это только показалось, но густая, в тёмных подпалинах шерсть Ридика словно начала таять, сделалась полупрозрачной, и внутри него, как в мареве раскалённого воздуха, мираже, вложенное матрёшкой, промелькнуло существо гораздо более скромных размеров, но именно оно, стоящее на задних лапах, подняв высоко над головой жуткий череп, и было подлинным монстром.

– Отпусти Ридика, даже если он мёртв, – повторил Тео.

Хардов внезапно всё понял. Смерть сегодня дохнула на него, притворившись чудовищно-огромным пастухом Ридиком, но выглядела она не так и сейчас отступила. Тут же дослав в патронник единственную серебряную пулю, Хардов взял на прицел стоявшую перед ним тварь.

Трескуче-пустотный звук, снова мираж… Но теперь в трескотне прозвучали нотки деловитого недоумения, будто сбивчивый монолог, ворчание слабоумного. И мираж рассеялся. Пастуха Ридика перед ними больше не было, впервые с такого близкого расстояния они смогли разглядеть Горха. И наверное, поняли, что подразумевала Агнец, когда говорила, что он пришёл из глубокой древности.

– Ты знаешь, зачем мы здесь, – спокойное повеление в голосе Тео. – Мы забираем ребёнка – ты живёшь. Сопротивление – не живёшь. А мы забираем ребёнка.

Трескуче-пустотный звук, почти комичный монолог слабоумного.

7

– Как ты догадался? – спросил Хардов. В его левой руке покачивалась искусно сплетённая из прутьев люлька с подложкой мягкой травы, и в ней спал чудесный розовощёкий младенец.

Горх действительно оказался заботливой нянькой, усыпив, чтобы не побеспокоить, девочку жирным молоком буйволиц Ридика. Они выходили из Александровского сада, покидали зону густого тумана. Оба скремлина набрались сил и теперь весело кружили над их головами, играя друг с другом.

– Я услышал детский плач. – Тео поморщился и тут же странно повёл головой, словно пытаясь избавиться от застрявшей там неприятной мысли.

– Плач? – Хардов вскинул на него взгляд. – Девочка ведь спит, сонное молоко… Я ничего не слышал.

– А она и не плакала, – болезненно усмехнулся Тео. – Это гипноз. Просто тебя зацепило меньше, а меня, на наше счастье, сильнее.

– И-и?!

– Помнишь, как он ушёл от нас в городе? И тогда тоже плакал ребёнок? Гипноз… Воздействие сильнее, и его след остался во мне.

– О чём ты говоришь?

– Он тогда не сбежал, в городе, шёл за нами по пятам, скрытый туманом. Сообразил, куда мы направляемся: к источнику молока и к его норе. Потом обогнал нас, ушёл в тоннель Ридика, прекрасно понимая, что на пастуха мы не станем расходовать серебро Сестры. Всё остальное было гипнозом. План, и вправду, блестящий, мы перезарядили оружие, он манипулировал нами.

Хардов нахмурился, помолчал, обдумывая.

– Что же тогда ты слышал? – спросил наконец.

– След предыдущего сеанса, – со странной монотонностью отозвался Тео. – Я и сам не сразу догадался, что слышал. А когда началось новое наваждение, этот след промелькнул, и всё связалось у меня в голове. В последний момент, правда. И знаешь, Хардов, хорошо, что меня зацепило сильнее. У нас перед ним не оставалось шансов.

– И запах?

– Тоже гипноз. Всё – от начала до конца. Он чертовски сильный манипулятор. И нашёл в нас лазейку.

– А Ридик?

– Он убил его. Когда понял, что мы всерьёз начали охоту. Ридик мог бы помешать. Он всё же зверь, а здесь мы имеем дело с очень опасным и очень не похожим на нас разумом.

– Убил пастуха? Ему же нужно молоко для девочки.

Тео посмотрел на Хардова, в его глазах плавал какой-то незнакомый масляный блеск:

– Ты помнишь, как мы вошли в его нору, и ребёнок проснулся? Она совсем не была напугана. Вряд ли можно говорить о привязанности, но когда мы забирали девочку, как он вопил, в его трескотне действительно было страдание… Я думаю, вскоре он сам собирался вернуть ребёнка, чтоб росла до поры до времени среди людей.

Тео замолчал, бесшумно ступая вперёд, Хардов тоже молча обдумывал услышанное. Спросил:

– Почему ты дал ему уйти? В этой заминке. Когда забирали девочку. Он быстрый, но я видел, ты бы успел выстрелить. Из-за Агнец?

И опять этот незнакомый масляный блеск в глазах Тео.

– Потому что дело сделано, – глухо отозвался он, посмотрел на люльку. – Этот младенец – хозяйка черепа. Надо приглядывать за ней. Теперь смотреть в оба. Пусть растёт в доме родителей… И Агнец права: убей мы Горха, неизвестно, что вслед за ним череп вызвал бы из тени.