Ах, он должен был больше доверять ей! Эдлин справедливо предполагала, что ее мальчики вполне могли по неопытности переоценить свою выносливость. Но она только с ненавистью посмотрела на него, ничего не сказав. Затем она перевела взгляд и увидела Уортона, наблюдавшего за тем, как складывали огромный шатер Хью. Она тут же подобрала свои юбки и побежала.

— Подождите! Где все, что было в шатре?

Уортон большим пальцем небрежно ткнул в сторону уже груженных кладью вьючных лошадей и повозок.

— Там.

— На столе я оставляла два одеяла.

— Вы имеете в виду две тряпки, миледи? — От взгляда Уортона и молоко могло свернуться. — Я бросил их в сумку со всяким старьем.

— Это единственное, что мне удалось спасти из всего моего имущества!

— Мешок со старьем в той повозке. — Возвращаясь к своим обязанностям, Уортон громко, чтобы все оценили, произнес: — Женщины!

Любопытство обуяло Хью, и он с интересом поглядывал, как Эдлин взбиралась на повозку и копалась в ее содержимом. Что это за драгоценные тряпки, из-за которых она торговалась с таким упорством? О чем они ей напоминают? Эдлин соскочила с телеги, победно размахивая двумя выцветшими кусками материи, и ее сыновья с восторженными криками бросились к ней. Непостижимо, но каждый из них схватил кусок драной тряпки и украдкой прижал к щеке. Затем Паркен спрятал доставшиеся ему лохмотья под плащом, в то время как Аллен принялся чистить и вытряхивать принадлежавшее ему тряпье. Хью терялся в догадках. Эдлин наблюдала за ними с улыбкой матери, которая, пожертвовав многим, вознаграждена сполна.

— Что это? — наконец спросил озадаченный Хью.

— Одеяла, которые были сшиты еще до их рождения. Мальчиков в них пеленали. Потом близнецы подросли и укрывались ими. Позже они просто всегда держали их при себе, за исключением своего паломничества, и это единственное, что мне удалось унести из замка Джэггера, когда нас оттуда вышвырнули.

Хью и раньше приходилось слышать о подобных вещах, но, будучи рыцарем, он едва ли мог это понять.

— Ты спасала их одеяла? — переспросил он.

— Это связывает их с прошлым. Что-то знакомое, родное, то, что напоминает им о детстве. Такие вещи вселяют ощущение безопасности.

— Они уже достаточно выросли, чтобы перестать испытывать подобные чувства.

Она повернула голову и так посмотрела на него, что он невольно вздрогнул.

— Ты тоже давно вырос настолько, чтобы тебя не кормили грудью, однако, когда ты болел, тебе это очень нравилось, — отчеканила она, в прах разнося все его поучения.

Эдлин отошла прочь, прежде чем он, смирив свою досаду, успел прокричать:

— Это не совсем одно и то же!

Она все же услышала и насмешливо помахала ему рукой. Он понял, что на этот раз проиграл. У мальчиков останутся их одеяла.

* * *

— Этой ночью через реку я вас не повезу. — Нечесаный, одетый в лохмотья крестьянин сказал это без малейшего страха, обращаясь сразу ко всему отряду Хью. — Вы с ума сошли? Сейчас время спать, а не путешествовать.

В душе Эдлин искренне соглашалась с ним, но заметила, что Хью воспринял его отказ крайне болезненно. По каким-то своим соображениям, которыми он с ней не делился, Хью хотел побыстрее и подальше уехать от монастыря. Сейчас, глядя на вздувшуюся от весеннего половодья реку Эйвон, он понял, что ему не осталось иного выбора, кроме как переправлять своих людей и лошадей на пароме. Однако паромщик соглашался начать переправу только утром. Эдлин, внимательно прислушиваясь, тем не менее с трудом понимала их разговор, который велся на ломаном английском.

— Хозяин хочет, чтобы ты перевез нас сейчас, — втолковывал Уортон, явно надеясь, что паромщик обрадуется возможности отделаться от этого рыцаря вместе с его свитой как можно скорее.

Но сухопарому, несговорчивому паромщику, казалось, было совершенно наплевать на рыцаря, на его людей и на то, что они способны сделать с его убогим имуществом в отместку за упрямство. Передразнивая Уортона, он сказал:

— Хозяину придется подождать.

— До полной темноты еще есть время, чтобы успеть перевезти нас на ту сторону, и в твоих же интересах поторопиться. — Хью выпрямился в седле и постарался произнести это своим самым твердым командным тоном, и в его словах таилась угроза.

Нарыв на щеке паромщика побагровел.

— Ага, я отвезу вас на тот берег при свете, а мне самому придется возвращаться в темноте, да еще при таком течении, с которым и в дневное-то время не пошутишь. Я б не стал делать этого, хотя бы меня пришел умолять сам принц.

Как показалось Эдлин, Хью раздражался от затянувшегося спора с обыкновенным старым крестьянином, да еще в присутствии его жены и дружины. Спорить с рыцарем могли лишь рыцари или иные люди благородного происхождения. А крестьяне беспрекословно выполняли то, что им приказывали господа. Но… за исключением этого проклятого старика. Не привыкшая к длительной верховой езде, Эдлин соскочила с лошади, чтобы размять затекшие ноги.

Сняв перчатки, она незаметно придвинулась к ним поближе. Ей не нравился характер их препирательства.

Уортон извлек из-за подкладки плаща монетку.

— Вот тебе еще шиллинг сверху, чтобы ты перевез нас сейчас же.

— Нет! — бросил несговорчивый паромщик и захромал в сторону своей хижины. — Располагайтесь поудобнее, а завтра утром я вас перевезу.

Эдлин, к счастью, удалась заметить тот момент, когда Хью окончательно потерял терпение. Он так поспешно соскочил с лошади, что полы его плаща закружились вихрем. Затем он тяжелыми шагами подошел к паромщику, рукой развернул его к себе и, свирепо сверкая глазами, произнес:

— Ты перевезешь нас сейчас же! — Одним словом, взбешенный рыцарь, да и только.

Паромщик, свирепея от грубого обращения, процедил сквозь зубы:

— Я перевезу вас завтра утром… если соизволю. — Это была немыслимая дерзость.

Хью выхватил нож, и Эдлин бросилась к нему. Схватив его за руку, она негромко пробормотала:

— Неужели ты способен убить за это старого человека?

Хью ответил ей тоже почти неслышно:

— Нет. Я его только припугну.

Старик вновь показал свою неуступчивость. Прекрасно поняв намерения Хью, он заявил:

— Нечего пугать меня, я не боялся людей и поважнее вас.

— Я в этом не сомневаюсь. — Эдлин удалось встрять в разговор двух упрямых болванов.

Хью попытался оттеснить ее в сторону.

— Женщина, занимайся своим делом, а мне позволь как-нибудь самому уладить эту проблему.

Она ловко использовала его движение, чтобы он повернулся к ней лицом.

— Как? Избивая старика? Он же явно не собирается уступать. И в результате, когда наступит утро и будет достаточно светло, чтобы спокойно перебраться на ту сторону, мы останемся без паромщика. Ради всего святого, Хью, ведь есть вещи, которые решаются без применения силы.